«Да, совершенство. А теперь, Рози, после того, как ты
рисковала своей жизнью ради нее, после того, как ты спасла ее от тьмы и быка и
Бог знает чего еще, готова ли ты отдать ее двум этим женщинам? Женщинам,
страдающим от неведомого тяжкого заболевания; а у той, что на холме, вдобавок
еще и проблемы с рассудком? Серьезные проблемы. Готова ли ты отдать им
ребенка?»
— С ней все будет в порядке, — проговорила темнокожая
женщина.
Рози вскинула голову при звуках ее голоса. «Уэнди Ярроу»
стояла у ее плеча и смотрела с полным пониманием.
— Да, — кивнула она, словно Рози выразила свои сомнения
вслух. — Не отказывайся, я знаю, о чем ты думаешь, и скажу тебе, что все в
порядке. Она сумасшедшая, никто в мире в этом не усомнится, но ее безумие не
распространяется на ребенка. Она знает, что, хотя дитя вышло на свет из ее
чрева, ей не даровано право оставить девочку у себя, как не дано оно и тебе.
Рози посмотрела на вершину холма, где рядом с пасущимся пони
стояла женщина в хитоне, ожидая конца их беседы.
— Как ее зовут? — спросила Рози. — Мать девочки? Не…
— Замолчи! — торопливо перебила ее женщина в красном, не
позволяя произнести вслух слово, которое должно остаться непроизнесенным. — Имя
ее не так важно. Вот состояние мозгов — да. В последнее время наша леди стала
очень нетерпеливой, в дополнение ко всем прочим грехам. Давай-ка мы прекратим
болтовню и пойдем наверх.
Рози сказала:
— Я решила назвать свою дочь Кэролайн. Норман не возражал.
Вообще-то ему, честно говоря, было абсолютно все равно. — Она расплакалась.
— Ну что ж, на мой взгляд, хорошее имя. Замечательное имя.
Да не плачь ты хоть сейчас-то. Хватит, хватит траву поливать. — Она обняла Рози
за плечи, и две женщины начали подниматься по склону холма. Трава нежно шуршала
под босыми ногами Рози и щекотала ей колени. — Не хочешь послушаться моего совета,
женщина?
Рози с любопытством посмотрела на спутницу.
— Знаю, в делах печали и скорби трудно принимать чьи-то
советы, но ты подумай, кто еще посоветует тебе лучше меня? Я родилась в
рабстве, выросла в цепях, за мою свободу заплатила женщина, малость не
дотягивающая до богини. Она. — Темнокожая кивнула в сторону женщины, молча
стоящей на вершине и дожидающейся, пока они поднимутся. — Она напилась воды
молодости и меня заставила выпить. Теперь мы с ней в одной упряжке. Не знаю,
как она, но что касается меня, то иногда, когда гляжусь в зеркало, мне хочется
видеть морщины. Я похоронила своих детей, и детей их детей, и детей своих
внуков — и так до пятого колена. Я видела войны, которые приходили и уходили,
как волны, накатывающиеся на берег, смывающие следы и разрушающие песочные
замки. Я видела людей, заживо сгорающих в огне, и сотни голов на столбах вдоль
улиц Луда. На моих глазах убивали мудрых правителей, а на их место возносили
глупцов; и я до сих пор живу.
Она глубоко вздохнула.
— До сих пор живу, и если то, чему я была свидетелем, не
делает меня хорошей советчицей, то что же еще надо? Ты послушаешь меня? Отвечай
быстро. Этот совет предназначен не для ее ушей, а мы уже близко.
— Да. Говори.
— Лучше быть безжалостным с прошлым. Важны не те удары, от
которых мы погибаем, а те, после которых мы выжили. А теперь слушай — ради
своего же рассудка, если не жизни: не смотри на нее!
Женщина в красном платье произнесла последние слова
эмоциональной скороговоркой. Не прошло и минуты, как Рози снова предстала перед
светловолосой. Она уставилась взглядом на кайму хитона Мареновой Розы и снова
невольно сжала одеяло с девочкой, спохватившись, когда малышка заерзала и
недовольно замахала крошечной ручонкой. Девочка проснулась и смотрела на Рози с
живым интересом. Глаза ее сияли той же голубизной, что и умытое ливнем небо над
холмом.
— Ты справилась с моим поручением. Хвалю, — произнес низкий
чувственный голос. — Благодарю тебя. А теперь дай мне ребенка.
Мареновая Роза протянула руки. По ним проскальзывали неясные
тени. И Рози заметила кое-что, понравившееся ей еще меньше: между пальцами
женщины пробивалась густая серо-зеленая растительность, похожая на мох. Или
чешую. Не осознавая, что делает, Рози крепче прижала девочку к груди. В этот
раз малышка начала возмущенно вертеться в одеяле и коротко вскрикнула.
Коричневая рука опустилась на плечо Рози.
— Говорю тебе, все в порядке. Она не причинит ей боли, а я
буду заботиться о ней все время, пока наше путешествие не закончится. До конца
осталось совсем немного, а потом она передаст девочку… впрочем, остальное тебя
не касается. Какое-то время, однако, ребенок будет принадлежать ей. Отдай ее.
Чувствуя, что совершает самый тяжелый поступок в своей
жизни, хотя тяжелых поступков в ней не счесть, Рози положила завернутого в
одеяло младенца на протянутые руки. Раздался слабый радостный возглас, и
пятнистые руки приняли ребенка. Девочка подняла глаза к лицу, на которое Рози
не отваживалась взглянуть… и засмеялась.
— Да, да, — заворковал сладостный чувственный голос, и было
в нем что-то от нормановской улыбки, что-то такое, от чего Рози захотелось
закричать во весь голос. — Да, милая, там было темно, правда? Темно и холодно и
плохо, о да. Мама знает.
Страшные руки прижали младенца к мареновой ткани хитона.
Дитя посмотрело вверх, улыбнулось, затем положило головку на грудь матери и
снова закрыло глаза.
— Рози, — сказала женщина в хитоне. Голос ее прозвучал
отрешенно. Это был голос деспота, который вскоре станет повелевать
бесчисленными воображаемыми армиями.
— Да, — прошептала Рози.
— Настоящая Рози. Рози Настоящая.
— Д-да. Н-наверное.
— Ты помнишь, что я сказала тебе перед тем, как ты
отправилась в храм?
— Да, — ответила Рози. — Хорошо помню. — Ей отчаянно
хотелось забыть слова Мареновой Розы.
— И что же? — требовательным тоном переспросила Мареновая
Роза. — Что я тебе сказала, Рози Настоящая?
— Я плачу.
— Да, я плачу. Тебе было плохо там, в темноте? Тебе было
плохо, Рози Настоящая?
Она задумалась над ответом.
— Да, но хуже всего было у ручья. Мне так хотелось напиться!
— Много ли в твоей жизни такого, о чем ты хотела бы забыть?
— Да. Думаю, да.
— Твой муж?
Она кивнула.
Женщина, прижимающая спящего младенца к груди, заговорила со
странной бесстрастной уверенностью, от которой у Рози сжалось сердце.