— Можете вы сделать что-нибудь для нее?
— Очень немногое.
Говорит он очень тихо и спокойно. По крайней мере, он, что
называется, «не вселяет ложной надежды».
— Может случиться что-нибудь еще хуже, чем кома?
— Конечно МОЖЕТ. Но мы не можем предсказать это с
достаточной степенью точности. Это совершенно непредсказуемо. Поведение болезни
можно сравнить с поведением акулы. И то, и другое прогнозам не поддается. У нее
может развиться, например, отечность или опухание брюшной полости.
— Еще одна опухоль?
— Нет, вы неправильно поняли меня — это не злокачественное
новообразование, а просто опухание брюшной полости, при котором она раздувается
подобно камере футбольного мяча. Это опухание может потом спасть, а после этого
появится снова. Я думаю, однако, что вряд ли стоит подробно останавливаться на
таких деталях сейчас. Я считаю, что исход операции в любом случае можно будет
считать успешным. «А ЕСЛИ НЕТ?! — думает Джонни. — А ЕСЛИ НЕТ?!» Что будет,
если вдруг, не дай Бог, произойдет наоборот? И ему все-таки придется дать ей
эти пилюли?! Что будет, если его схватят за руку?! Он не хочет оказаться на
скамье подсудимых по обвинению в «убийстве из милосердных побуждений». У него
совершенно нет желания попасть на галеры. Мысленно он уже видит вопящие
заголовки газет: МАТЕРЕУБИЙЦА ПОЙМАН ЗА РУКУ НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Приятного
мало.
Сидя в машине, он все вертит и вертит в руках коробочку с
надписью ДАРВОН. Вопрос стоит все также: СМОЖЕТ ЛИ ОН СДЕЛАТЬ ЭТО? Должен ли
он? Он прекрасно помнит ее слова: «КАК БЫ Я ХОТЕЛА, ЧТОБЫ ВСЕ ЭТО ПОСКОРЕЕ
ЗАКОНЧИЛОСЬ! ВСЕ БЫ СДЕЛАЛА ДЛЯ ЭТОГО, ЛИШЬ БЫ НЕ МУЧИТЬСЯ!» Кевин предлагает
выделить ей комнату в его доме для того, чтобы она могла умереть не в клинике,
а среди близких людей. В клинике держать ее тоже больше не хотят. Прописали ей
какие-то новые пилюли, от которых речь ее стала еще более бессвязной и
невнятной. Это было уже на четвертый день после операции. Они просто хотят
как-нибудь поскорее избавиться от нее, чтобы ее возможную смерть от неудачно
проведенной кортотомии можно было как-нибудь списать просто на обычный рак. И
она, таким образом, может остаться практически полностью парализованной вплоть
до самой смерти, которая, не исключено, может наступить не так уж и скоро.
Он пытается представить себе, что значит потерять чувство
времени. Как она справляется с этим. И вообще, так ли уж это важно для нее?
Наверное, это что-то вроде того, как попытаться собрать и распутать несколько
десятков клубков шерсти, разбросанных и запутанных игривым котенком. Пожалуй,
даже намного сложнее. Длинная череда дней, проведенных в палате № 312. Длинная
череда ночей, проведенных в палате № 312. И все это в хаотическом нагромождении
друг на друга…
К кнопке вызова медсестры они приспособили небольшой
рычажочек с веревочкой, другой конец которой привязали к указательному пальцу
ее левой руки -она уже не в состоянии дотянуться до этой кнопки и нажать ее,
если вдруг ей понадобиться помощь или просто возникнет необходимость в утке.
Но даже и это ей уже неподконтрольно — она практически де
чувст??ует своих внутренних органов так же, как не чувствует ног или рук, и о
том, что сходила под себя, узнает только по доносящемуся запаху. За время
пребывания в клинике она похудела с шестидесяти восьми до сорока трех
килограммов, а все ее мышцы атрофированы настолько, что ее тело можно сравнить
разве только что с телом плюшевой куклы. Имеет ли это какое-нибудь значение для
Кева?
Способен ли он, Джонни, на убийство? Ведь он хорошо
понимает, что это, как ни крути, самое настоящее убийство. Причем не просто
убийство, а матереубийство, как будто он — внутриутробный плод из ранних
рассказов Рэя Брэдбери, задачей которого является убийство вынашивающего его
организма. Причем убийство во время родов — убийство организма, уже даровавшего
ему жизнь. И действительно, Джонни был единственным ребенком в семье, с
рождением которого были связаны большие трудности. После появления на свет его
старшего брата Кевина, доктор сказал его матери, что лучше бы ей не иметь
больше детей, поскольку это связано с большим рисков для жизни… Ее рак начался
именно с матки. Его жизнь и ее смерть начались в одном и том же месте Как будто
там появился какой-то его темный двойник, который уже медленно и грубо
подталкивает ее к краю могилы.
Так почему же он сам не может сделать это более быстро и
безболезненно? НЕ ЛУЧШЕ ЛИ будет сделать это ему самому?
Он уже постепенно приучил ее к тому, что когда ей больно
(вернее, когда ей КАЖЕТСЯ, что ей больно), он дает ей анальгин. Она уже
воспринимает это спокойно. Таблетки лежат в выдвижном ящичке тумбочки в футляре
от очков для чтения, которые ей уже больше не понадобятся. Они решили убрать их
из тумбочки так же, как и ее вставные зубы, опасаясь того, что она может
непроизвольно втянуть их в себя и задохнуться. Сестра выдает ей таблетки сама.
Но они с Джонни придумали такую вот хитрость с футляром для очков, поскольку
она питает очень большое уважение, просто мистическое какое-то преклонение
перед всевозможными таблетками и глотает аспирин до тех пор, пока не побелеет
язык.
Конечно, он без труда сможет дать ей эти пилюли.
Трех-четырех будет вполне достаточно. Тысячи четырехсот гранов аспирина,
четырех сотен гранов Дарвона для пожилой женщины, вес которой уменьшился на
пять месяцев на одну треть — более, чем достаточно.
Никто не знает, что у него есть эти пилюли — ни Кевин, ни
жена. Он думает о том, что было бы лучше, если бы в палату? 312 положили
кого-нибудь еще. Тогда бы он не так волновался. Тогда его непричастность была
бы еще более очевидна, а если дело дойдет до расследования, то вину его
доказать будет значительно труднее. Действительно, так было бы лучше. Если бы в
палате лежала еще какая-нибудь женщина, то он был бы очень благодарен за это
Провидению…
— Ты выглядишь сегодня лучше.
— Правда?
— Намного. Как ты себя чувствуешь?
— Ох, не очень. Сегодня не очень хорошо.
— Давай посмотрим, как двигается твоя правая рука.
Она медленно и очень с большим трудом отрывает ее от
простыни. Рука со скрюченными пальцами замирает на какое-то мгновение в воздухе
и падает — ТУМ. Он улыбается ей, иона улыбается ему в ответ.
— Тебя сегодня осматривал доктор?
— Да, он приходил. Он каждый день ко мне приходит. Очень
мило с его стороны. Дай мне, пожалуйста, немного воды, Джон.
Он дает ей стакан с трубочкой.
— Спасибо тебе, Джон, за то, что ты так часто навещаешь
меня. Ты очень хороший сын.
Она снова плачет. Вторая кровать пуста. То и дело мимо
застекленной стены палаты проплывает грязно-белые или голубые «джонни». Дверь
полуоткрыта. Он осторожно забирает у нее стакан, тупо пытаясь сообразить,
«полупустой он или полуполный».