Одно немаловажное уточнение: Самур н и к о г д а не уходил с
прииска. А в те дни, когда он уезжал в Шантарск, на рацию получал право сесть
доверенный. Тот же доверенный, кстати, случись с Самуром что-то непредвиденное,
просто обязан был выйти на связь и дать «три девятки». У него был свой заместитель,
а у того – свой, и так далее, по цепочке…
В десять Данил уже просто курил, не строя версий. Радист
представления не имел, отчего «три семерки» от «Лешего» так важны – он
просто-напросто знал, что от абонента с этим позывным в с е г д а, что ни день,
поступают в девять утра «три семерки». А сегодня их не поступило. Поневоле
станешь дергаться…
В пять минут одиннадцатого Данил решительно поднял его со
стула повелительным жестом, сел, нацепил наушники и распорядился:
– Вызывай «Марала».
Радист, неуклюже изогнувшись рядом, принялся вызывать.
«Марал», личный контакт Данила, год назад осел в деревне
Чарушниково, купил дом, выходивший тремя окнами на единственную дорогу, по
которой из села могли проехать машины к Беде, и занялся довольно нехитрым делом
– сидел и ждал. У моря погоды. Больше ничего в его обязанности не входило –
жить себе и немедленно сообщать, если в окрестностях начнется подозрительное
шевеление, и в случае такового подать Самуру сигнал тревоги по «Всплеску»,
крошке-рации одноразового действия. «Марал» был вертухаем в отставке, всю жизнь
мечтал доживать век в деревне и оттого своими обязанностями не тяготился ничуть
(да к тому же из-за каких-то загадочных свойств организма спал часа по три в
сутки, чутко, как собака). Данил в свое время побывал там и убедился, что дело
у бывшего «сапога» поставлено на совесть – поперек узкой, стиснутой соснами
однопутки тот положил стокилограммовую тракторную борону, и при малейшем
шевелении около нее посторонних во дворе оживал злющий цепной кобель, способный
лаем поднять мертвого. Односельчане, считавшие новопоселенца бывшим начальником
охраны какого-то засекреченного космодрома (Данил сам пустил эту фишку, выпив с
мужиками на бревнах у магазина), отнеслись ко всему как к милому безобидному
чудачеству малость свихнувшегося на строгой секретной работе мужика, прозвав
его «комендантом Беди». В деревне весьма терпимы к чудачествам, если только они
безобидные. А посторонние в ту сторону, к Беде, и не ездили – охотники и
шишкобои привыкли отправляться пешком, геологи давно не наведывались…
В наушниках затрещало.
– «Марал», говорит «Марал».
– Это Кирилл, – сказал Данил.
После короткого молчания поинтересовались:
– Начальник, точно вы?
– Лампадка у тебя белая, с красными точками, –
сказал Данил.
– Точно, – хехекнул «Марал». – Что стряслось?
– У вас спокойно?
– Спокойней некуда. Даже ветра нету. Борона как
валялась, так и валяется, Левко дрыхнет в конуре, а по небу ничего не жужжало…
У соседа с нашего конца «Ниву» угнали, так и не нашли пока, но это ж не по
вашей части… А так все тихо.
– Посматривай, – сказал Данил.
– А что такое?
– Молчат.
– Ох, ни хрена… Начальник, тишина была полная.
– Все равно посматривай, – сказал Данил. – И
если хоть что-то непривычное нарисуется, дай знать. Конец.
Он вернул радисту наушники, освободил стул и вновь
перебрался за стеллаж. Истреблял одну «Опалину» за другой. А еще минут через
двадцать дверь аппаратной распахнулась, на пороге встала Митрадора:
– Данила Петрович!
Он вышел в коридор, ощущая некоторую невесомость в коленках.
– Звонил Самур, он на «пятерке».
– Что еще?
– Все. Сказал, немедленно…
Данил заглянул в аппаратную, бросил радисту:
– Все дела побоку, сиди на волне «Марала», – и
направился к лестнице, приказав Митрадоре через плечо: – Дежурный экипаж за
мной…
«Пятерка» означала однокомнатную квартирку километрах в трех
отсюда, «лежку» Самура на самый крайний случай. О чем, кроме него, знал только
Данил.
Его ребятки, тоже ставшие за последние дни чуточку нервными,
посыпались из «Волги», моментально взяв его в кольцо, отпугивая редких прохожих
хмурыми взглядами. На лестнице он их опередил, прыжками взбежал на третий этаж,
позвонил – дилин-дин, дилин.
Самур открыл моментально, видимо, так и стоял у глазка. Он
был ненормально бледен, отчего волосы и усы выглядели вовсе уж антрацитовыми, и
почему-то казался располневшим. Данил кивнул своим, чтобы остались на площадке,
прошел в комнату. Постель с кровати сорвана, валяются изодранные на ленты
простыни и еще какие-то тряпки в бурых, залубеневших пятнах, на столе –
откупоренная, но непочатая бутылка коньяка, тут же «стечкин» с глушителем и
патроны россыпью.
Данил взял пистолет, нюхнул – кисло шибало гарью…
– Садись, – сказал Самур, вошел следом, как-то
скособочась, прижимая левую руку к боку. Тяжело упал на стул. – Налей мне,
пожалуйста. Промедол прошел, а сил нету…
– Тебя что, ранили? – Данил оглянулся на жуткие
тряпки. – Где телефон? Сейчас все оформим…
– Сиди, Барс. Поздно. Налей мне. У пророка ничего не
сказано про коньяк, его можно… – он зажмурился и выцедил полстакана, как
воду. Шумно выдохнул, передернулся всем телом. – Поздно, две пули, буду
умирать…
– Ты…
– Молчи, да! – Самур ос калился, как зверь. –
Ты мужчина, нет? Я тебе сват-брат, да? Сиди, слушай! Совсем времени нет, я чую,
у нас в семье всегда чуяли, дедушка Гафур… – он прикрыл глаза, залопотал
на каком-то непонятном языке, опомнился. – Никого больше нет, Барс.
Налетели до рассвета, в час волка, собаки не лаяли, их я думаю, положили из
бесшумок, Салих стоял на карауле, а тревоги не поднял, значит, его тоже, сразу…
Барс, они не требовали сдаться, не кричали про руки вверх, они убивали всех…
– Кто? Сколько их было?
– Все в камуфляже, в масках… – Самур снова закрыл
глаза. – Мы стреляли, только они убивали одного за другим, одного за
другим, мы были как овчарки у стада, а они как волки, они пришли, чтоб убивать
без разговоров… Человек пятнадцать. У них ни один ствол не стрелял громко, все
были бесшумные, совсем как у нас, ни одного выстрела не было громкого… Это не
власти, это абреки. Нет больше Шадизаровых, только маленькие, там, в ауле… Все
было бесшумно, понимаешь? Только раненые стонали, кричали, у нас и у них… Они
своих добили потом, еще раньше, чем наших. Я видел… Всех Шадизаровых убили,
Барс. А я убежал, когда никого уже не осталось. Я не трус, слышишь? Не трус!
Нужно было рассказать…
– Да конечно, – тихо сказал Данил. – Никто и
не говорит, что ты трус, никто… Значит, это ты взял «Ниву» в деревне?
– Я. Собака у них не гавкала, взял еще рубашки с
веревки, отъехал подальше, порвал, завязался… Они гнались сначала по лесу, я
спрятался в темноте, мимо проскочили… У нас у всех одежда была темная, так в
старину заведено, ночью не видно, если что… Вот и получилось – если что… Откуда
знаешь про «Ниву»? Я ее бросил за квартал отсюда.