Книга Асты - читать онлайн книгу. Автор: Рут Ренделл cтр.№ 85

— Может, ты имеешь в виду миссис Браунинг? — спросила я, чтобы скрыть радость. Мне никто ни разу не говорил, что я хорошо пишу. Наверное, не было возможности.

Мы прочитали эти письма вместе, ну, не совсем вместе. Я взяла их в библиотеке, а затем передала ему.

Сентябрь, 2, 1967

Все кончено. Я чувствую, что жизнь кончена, но она продолжается, так и должно быть. Я буду вечно благодарна той доброй девочке, что послала за мной побыть с ее отцом до того, как он умер. Нет, не когда он умер — это случилось после того как мы ушли — ночью, во сне, а когда он лежал при смерти. У него была пневмония, и лекарства, которые ему давали, больше не помогали, болезнь оказалась сильнее. Одна из его дочерей сказала, что он всегда ужасно кашлял, каждую зиму у него обострялся бронхит из-за того, что он отравился газом на войне. Я прежде не слышала об этом. Но промолчала — пусть девочка считает так и дальше. Думаю, он кашлял из-за своих сигар.

Ему было восемьдесят пять, это много. Достаточно для любого, но не для меня. Я бы хотела, чтобы он пережил меня. Я эгоистка. Он не сказал мне никаких прекрасных слов, когда лежал там, в больнице, ни о вечной любви или чем-то подобном. Он просто смотрел мне в глаза и держал мою руку, но был слишком слаб, чтобы поцеловать ее.

Итак, все кончено. В больницу меня привезла Свонни, она же увезла меня обратно, когда приехал Торбен. Я ничего не сказала. Я как обычно пообедала с ними и в обычное время пошла спать. Нам позвонили сегодня утром и сказали, что ночью он умер. Свонни хотела меня обнять, но я не позволила, мне было неловко. Ведь Гарри не был моим мужем, а просто лучшим другом. Я поднялась в свою комнату и оставалась там весь день и всю ночь. Я думала о нем, а потом написала это. Не самая лучшая запись в дневнике. Не лучшая моя проза. Но, по крайней мере, я не плакала.

Я не плачу.

Сентябрь, 9, 1967

Я смертельно устала. Я была на похоронах Гарри. Свонни хотела отвезти меня, но я не позволила, я должна была ехать одна. Она удивленно посмотрела на мой букет, как если бы я несла пучок ревеня, но, если память не изменила мне окончательно, я помню, как он любил канны. Когда мы гуляли в парках, он всегда задерживался у клумб с каннами и говорил, что вот такими должны быть цветы.

Больше сказать нечего. Я никогда не перестану думать о нем, но писать об этом не желаю. Я слишком устала. Это будет последней записью. Бесполезно пытаться записать что-то, когда не помнишь, что происходило пять минут назад. Возможно, я сожгу все мои тетради. Я уже сделала так однажды, когда была совсем молодой. Я помню об этом, словно все случилось вчера.

Нет, не как вчера, потому что об этом я как раз и забываю.

Я недостаточно хорошо знаю Джоан Селлвей, вернее — знала, чтобы судить о ней. Но Пол, который никогда при ее жизни не сказал о ней дурного слова, не сторонник известного изречения «о мертвых — либо хорошо, либо ничего», и я думаю, он прав. Конечно, мудрее и великодушнее говорить о людях хорошее, когда они живы, оставляя плохое на потом. Не то чтобы плохого было много. Но этому есть свое объяснение.

Я не говорила ему, о чем думала в тот день, когда умерла его мать. Он первым затронул эту тему:

— Помнишь, ты рассказывала об анонимном письме, которое получила твоя тетя? С которого начались ее трудности?

Как будто я могла забыть. С него начались неприятности не только для Свонни. Я могла назвать точную дату, когда трудности начались у нас. После того, как я упомянула о письме. Я вспомнила, каким стало его лицо, как потускнели глаза. Как он ушел в себя, замкнулся.

— Моя мама послала его.

Я посмотрела на него с изумлением.

— Я не знаю этого наверняка, то есть доказать не могу. Но все равно знаю. Как только ты сказала мне, я все понял. Это был удар. Я пришел в ужас, даже говорить было трудно. — Его голос и сейчас дрожал, но он пытался не обращать на это внимания. — Ты, наверное, заметила. Я знаю, ты заметила, но я не мог ничего поделать. Мне было противно и страшно.

— Как ты узнал?

— Что это она послала его? Я не буду говорить «написала», потому что она не писала, а прямо вырисовывала их печатными буквами.

— Их? Были и другие?

— Множество. Хотя нет, это преувеличение. Но раза четыре или пять до твоей тети. Одно — женщине, у мужа которой был с кем-то роман, другое — даме, которая не знала, что ее сын гомосексуалист. Однажды она на что-то разозлилась и высказала все моему отцу, добавив, что считает своим долгом открывать людям глаза на такие вещи. Так эти люди всегда и оправдываются. Отец ушел от нее, когда оба уже были в годах. Они прожили вместе двадцать пять лет. Он объяснил мне почему. Эти письма были одной из причин.

— А она сама тебе никогда не рассказывала?

— Нет, но можно сказать, у нее не было такой возможности. Наши разговоры были очень поверхностными. Я не хотел углубляться. Наверное, боялся.

Я задумалась, мы оба молчали, поглядывая друг на друга. Потом я спросила, чего он испугался, когда я впервые упомянула о письме.

— Я испугался, что потеряю тебя.

Он произнес это с откровенным простодушием.

— Из-за чего? — удивилась я.

— Люди считают, что дети похожи на своих родителей, что у них те же недостатки. Они осуждают детей за грехи отцов, хотя не должны. Я не горжусь тем, что моя мать писала анонимные письма. Скажи честно, если бы я рассказал тебе об этом, ничего бы не изменилось?

Удивительно, я не могла этого сказать. Что-то изменилось бы, совсем немного. А может, не немного. Но разве сейчас это важно?

— Ты хороший психолог. — Я подошла к нему, обняла и поцеловала. Нет, ничего не изменилось, все хорошо, просто прекрасно.

То письмо испортило последние двадцать лет жизни Свонни. Оно заполнило ее жизнь, вытеснив из нее без остатка все то хорошее и приятное, что могло бы у нее быть. С момента его появления начались бесплодные, бесполезные поиски, которые привели Свонни к безумию, разрушили ее.

С этим, конечно, можно поспорить. Чтобы утешить Пола, я сказала ему, что без этого письма дневники, скорее всего, не нашлись бы, их никогда не издали бы, не появился бы бестселлер, принесший целое состояние. Свонни вряд ли стала бы их читать, а тем более — нанимать переводчика и заниматься изданием.

Но я вспомнила ее последние минуты. Я была рядом. Свонни умерла дома, ранним темным зимним утром. В тот день мы собирались перевезти ее в больницу, так рекомендовал, а затем и настаивал доктор. После тяжелого инсульта у нее парализовало левую сторону, заметно опустился уголок рта, она ушла в себя, тупо молчала и отказывалась двигаться. Она отвечала безразличием на усилия физиотерапевта, казалось, не замечала заботы окружающих, что должно было стать частью восстановительной терапии. Она не хотела заново учиться ходить и не делала попыток разрабатывать руку. По ночам она неподвижно лежала в постели, а днем не покидала инвалидную коляску. Тогда я часто приходила навестить ее, оставалась на выходные.