Пиранья. Звезда на волнах - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 50

– Ты что, с ним знакома?

– Джимми, ты меня уморишь... Он жил тысячу двести лет назад...

– Ладно, ладно, – насупился Мазур. – Если тебя спросить, кто из великих скальдов жил в Исландии лет семьсот назад, ты тоже угодишь пальцем в небо...

– А кто из великих скальдов жил в Исландии семьсот лет назад? – живо поинтересовалась Мэй Лань.

– Снорре Скьярлавсон, – браво ляпнул Мазур первое пришедшее на ум словосочетание, звучавшее вполне по-скандинавски.

– Не слышала...

– То-то. Если покопаться в памяти, смогу даже что-нибудь вспомнить.

– Не надо, Джимми, – прошептала ему на ухо Мэй Лань. – Тебе вовсе не хочется вспоминать древние стихи, тебе адски хочется снять с меня купальник...

– Ага.

– Так сними.

Он незамедлительно последовал совету – и наконец получил свое на пропитанной ароматами моря парусине, под тихие стоны и ласковый шепот. Происходившее должно было заставить любого преисполниться мужской гордости – распростертое под ним тело потеряло собственную волю, угадывая его желания и подчиняясь искусно и пылко. Кое о чем он при всем своем опыте и понятия не имел, и много времени прошло, прежде чем унялась затейливо ублажаемая взбудораженная плоть.

Плохо только, что обязанная сурово бдить частичка сознания постоянно оставалась на страже, именно она, не растворившись в бешеном наслаждении, что бы ни вытворяла и что бы ни позволяла девушка, прилежно отмечала: ну да, высший класс о б в о л а к и в а н и я, нужно зафиксировать, она ведет свою партию безупречно: не переигрывает, не старается многословно уверить, что покорена и приручена, но несколькими скупыми, выверенными фразами, сделавшими бы честь любой актрисе, сумела все же убедить, что Белый Охотник завладел не только телом, но и душой, что именно такого она хотела встретить, что готова принять подчиненную роль... Точнее, ей удалось бы в этом убедить с л у ч а йн о г о партнера, не избалованного бесплатной любовью порядочных девушек авантюриста. Точно, удалось бы. Но только не человека под чужой личиной, обязанного быть недоверчивым циником, особенно при таких обстоятельствах. Бывали уже, как отмечалось, прецеденты, не прибавившие доверчивости и благодушия, вовсе даже наоборот...

– Забавно, – сказала Мэй Лань, не открывая глаз. – Ты у меня – первый белый любовник.

– И что?

– И ничего. Мне очень хорошо. Очень хочется думать, что и тебе тоже.

– Ага.

– Ох, эти белые... – тихонько рассмеялась девушка, лежа в его объятиях. – Ты только что стал полновластным хозяином восточной женщины – и даже не попытался в цветистых романтичных выражениях выразить ей за это благодарность...

– Милая, если бы я умел! Из меня жизнь столько лет выбивала всякую романтику... – сказал Мазур чистую правду, касавшуюся как принятой личины, так и его н а с т о я щ е г о. – Ты прелесть, ты чудесная девушка... Вот и все, что способна придумать моя приземленная европейская душа... А как вообще в таких случаях обязаны себя вести романтичные восточные мужчины?

– Я тебе выдам страшную тайну, – сказала Мэй Лань. – Восточные мужчины в таких ситуациях романтики избегают. Тысячелетние традиции, милый. Не полагается проявлять перед женщиной ч у в с т в а... Иначе лицо потеряешь.

– Ну вот, а требуешь...

– Но я же современная восточная девушка, – сказала Мэй Лань. – Уже испытавшая влияние западной цивилизации... Мне хочется и романтических признаний, и нескрываемых чувств...

– Я постараюсь, – пообещал Мазур. – Когда вернемся в город, я тебе назначу свидание, и мы будем гулять, держась за руки, и где-нибудь под благоухающим деревом я тебя поцелую...

– Вот это уже по-настоящему заманчиво.

– Насколько я знаю, здесь не возбраняется целоваться на улицах?

– Милый, в этих краях многое не возбраняется. Возбраняется главным образом одно: задавать неуместные вопросы... Ты никогда не слышал историю о фельдмаршале Митаеси и его жене?

– Не доводилось.

– Дело было в конце прошлого века, – сказала Мэй Лань напевным и таинственным голосом, каким рассказывают страшные сказки. – Был такой японский фельдмаршал. Пока он воевал с корейцами, супруга его, как деликатно выражаемся мы, азиаты, вела себя несколько не так, как приличествует супруге самурая. Фельдмаршалу, как водится, настучала какая-то добрая душа. Он вернулся, вошел в дом – и больше никто и никогда его супруги не видел... Через десять лет он женился вторично.

– А куда ж она девалась? – с нескрываемым любопытством спросил Мазур.

– Никто не знает. Сам понимаешь: ни один полицейский не рискнул бы войти в дом самурая и фельдмаршала, чтобы задавать неуместные вопросы... Не полагается вопросы задавать, знаешь ли. Неприлично. Все, что происходит в доме почтенного самурая, – его сугубо личное дело.

– Да, хорошо быть самураем...

– Куда уж лучше... А ты деликатный человек, Джимми.

– Это почему?

– Даже не пытаешься, пользуясь моим разнеженным состоянием, поднять вопрос о процентах и доле...

– А у тебя, правда, разнеженное состояние?

– Ага...

– Ну так к чему пользоваться женской слабостью? – великодушно сказал Мазур, легонько гладя кончиками пальцев окрестности того, что на местном куртуазном языке именовалось «жемчужницей». – Потом поговорим. Все равно никуда нам друг от друга не деться. Самое хорошее в нашем мире – когда сочетаются и деньги, и чувства, гармонично дополняя друг друга, тогда все получается проще и легче, дорога к цели прямее...

– Поздравляю, – сказала Мэй Лань. – Начинаешь проникаться восточной философией.

– Ну да? – искренне удивился Мазур. – А я-то думал, что сам это придумал...

– Увы, милый... Все, что только есть на свете, давным-давно в Азии придумали – я имею в виду не вульгарные технические новинки, а достижения мысли человеческой...

Мазур решил не вдаваться в теоретические споры. Ему и так было хорошо. Хоть и крылось за всем происходящим обоюдное лицедейство, все равно приятно было лежать на свернутом парусе, словно в колыбели, легонько покачиваясь вместе со шхуной, держа в объятиях очаровательную, тобою утомленную девушку, особенно когда над головой такие звезды, вокруг безмятежно простирается теплый океан и лунная дорожка...

Словно ревун могуче взвыл прямо у него над ухом. Усилием воли он заставил себя не шевелиться.

Нет, ошибиться не мог...

Из своей колыбели он отчетливо видел левее лунной дорожки, примерно в полукабельтове от шхуны, торчавший из воды предмет – горизонтальный овал, колыхавшийся в ритме, не совпадавшем с игрой лунного света на морской глади. Решительно не совпадавшем. Потому что все тут зависело не от волн, а от движений аквалангиста, наблюдавшего сейчас за шхуной в перископ. Снабженный, надо полагать, прибором ночного видения.