И все равно выстрел раздался совершенно неожиданно для него
– точнее, глухой щелчок, словно переломили об колено толстую живую ветку, и тут
же Пенгава, молниеносно передернув затвор, нажал на курок вторично.
Мазур в пятый раз наблюдал это, и всякий раз мысленно
аплодировал со знанием дела.
Дракон повалился набок, как сшибленный детским мячиком
картонный силуэт, лапы с невероятно кривыми и огромными когтями еще сучили в
воздухе, еще подергивался длиннющий хвост, но главное было сделано: в башке у
ящера сидели две качественных английских пули, старые добрые «семерки»,
способные моментально покончить с первобытными страхами притаившихся на колючей
ветке приматов...
Не прошло и минуты, как означенные приматы, слезши с дерева,
с оглядочкой двинулись к поверженному дракону, стараясь держаться подальше от
хвоста, – возможны были предсмертные конвульсии, ящеры твари живучие: даже
если мозг пробит пулями, остальные части тела еще долго не признают этот
печальный факт и дергаются совершенно самостоятельно...
С другой стороны приближались еще четверо: Джонни с верным
батаком и Пьер с Манахом, лица у всех были заранее унылые от предстоявшей
неаппетитной работки.
– Ну что, наследный принц? – бросил Джонни,
таращась на Мазура без всякого дружелюбия. – Договоримся, что это
последний? Сколько здесь можно торчать?
Мазур с безразличным видом пожал плечами:
– Как хочешь, я не настаиваю...
– Осторожней! – бросил Джонни своему верному
прихлебателю. – От хвоста подальше... В общем, это последний. Хватит с нас
пяти. Сидеть в случае чего твой тесть не будет, он-то выкрутится... Знаю я его,
прохвоста старого.
– Ну, я-то здесь, с тобой, – пожал плечами Мазур с
видом кротким и наивным. – Добросовестно несу свою долю риска...
Гаваец фыркнул и отвернулся. Нельзя сказать, что они были на
ножах, но присутствие Мазура капитана определенно не устраивало, и он, не
ляпнув пока что ничего такого, за что следовало незамедлительно начистить ему
морду лица, все же старательно изощрялся в мелких подковырках. Пожалуй что,
Абдаллах был прав, и гаваец изрядно его обсчитывал на выручке от ящеров, –
очень уж Джонни был не по нутру явный соглядатай на борту шхуны. Ну, будем
надеяться, не настолько, чтобы оформить означенному соглядатаю совершенно
случайное падение за борт или какой другой несчастный случай, – как-никак
с ними Манах и Пенгава, которым тестюшка тоже кое-что пошептал на ухо...
Плевать, обойдется. Пусть себе исходит желчью. Комодские драконы – чересчур
экзотический товар, чтобы обсчитывать партнера при их реализации столь
вульгарно, как будто речь идет о какой-нибудь битой птице...
В джунглях Мазуру вдруг почудилось некое неправильное
шевеление, и он повернулся в ту сторону, автоматически стиснув гладкую
деревянную рукоять паранга. Долго всматривался. Нет, то ли почудилось, то ли
осмелевшая макака сквозанула со всей прыти.
– Ну что, корсары? – невесело усмехнулся
Джонни. – За работу пора?
Пьер тоскливо вздохнул: они стояли в аккурат возле смердящей
оленьей туши, и не было возможности перетащить тяжеленного ящера куда-нибудь
подальше, пока он был в целости.
– Давай-давай, заоле, – усмехнулся Джонни. –
Доставай ножик и – за работу... ч-черт!
Он шарахнулся с похвальной быстротой – хотя ему самому,
как тут же выяснилось, ничего не грозило. Остальным, присевшим от
неожиданности, – тоже. Только батак, испустив дикий вопль, взлетел в
воздух, словно сбитая кегля – и далее, корчась в высокой траве, орал не
переставая так, что хотелось зажать уши.
Драконий хвост взметнулся еще раз, но уже гораздо более
вяло, взмах получился слабеньким, лишь примявшим траву. Лапы задергались и
засучили. Батак истошно орал.
– Говорил же идиоту... – Оскалясь, Джонни,
осторожно обойдя хвост ящера, полез в траву, заворочался там. – Не ори ты
так, тварь, кому говорю! (Вовсе уж нечеловеческий вопль.) Лежи спокойно, дай
посмотреть, макака хренова!
Видна была лишь его спина в грязной и пропотевшей рубахе.
Батак дико вопил, заслоненный от них высокой жесткой травой, она в том месте
шуршала и качалась, словно под порывами ветра, – это бедняга, надо
полагать, катался в шоке по земле.
Негромко треснул выстрел из кольта, и все стихло,
успокоилась трава, оборвался вопль. Почти сразу же гаваец выпрямился, пошел к
ним, кривясь, застегивая потертую кобуру. Остановившись в двух шагах, ни на
кого не глядя, он сказал ровным голосом:
– Обе ноги переломало. Открытые переломы, кровища...
Куда его было девать? Все равно сдох бы еще на шхуне. Предупреждал же... Что
таращитесь? Работенка у нас такая, люди взрослые... Долю поделим на всех. Или у
тебя, наследный принц, гуманность играет и в дележе участвовать не будешь?
– Отчего же, – спокойно ответил Мазур. – Я,
как все, и не ищи ты во мне особенного гуманизма...
Он и в самом деле не был так уж потрясен. Печальная участь,
конечно, но этот парень хорошо знал, на что шел. Рассуждая с профессиональным
цинизмом, гаваец, хотя он и гад ползучий, был в чем-то прав. Открытые переломы,
кровотечение... Батак все равно был не жилец, даже если бы они дружно сошли с
ума и повезли его прямиком в ближайшие цивилизованные места, где найдутся
хирурги и лекарства.
Он заставил себя остаться н а д происшедшим. Потому что был
здесь чужим, и эти маленькие трагедии, эти жизненные сложности его совершенно
не касались, перед ним стояла другая задача – во что бы то ни стало вырваться
отсюда к своим. В конце-то концов, покойный батак по кличке Чарли был
обыкновенным мелконьким «джентльменом удачи», а не угнетаемым трудящимся,
эксплуатируемым иностранными колонизаторами или местными компрадорами...
Плоховато вписывался покойный в идеологические схемы, которыми Мазуру
предписывали руководствоваться партия и правительство, идущие ленинским
курсом... Ну и слава богу. Мало мы навидались?
– Ну что? – спросил приободренный гаваец, видя,
что открытого протеста подчиненных не последовало, а парочкой хмурых взглядов
можно пренебречь. – Без прочувствованной панихиды обойдемся, и уж тем
более без торжественных похорон? За работу, дармоеды! Время...
– Нивин майяль! – азартно и ожесточенно рявкнули
поблизости.
Встрепенувшись, они обернулись в ту сторону. И слаженно
подняли руки – даже команду на совершенно неизвестном языке нетрудно понять,
когда она подкреплена нацеленной тебе в лоб солидной десятизарядной
винтовочкой...
Метрах в пятнадцати от них, прочно расставив ноги, стоял
высокий крепкий яванец в оливковых шортах и такой же рубашке – определенно
форма, под широкий малиновый погон на левом плече подсунут скатанный в трубку
берет с какой-то разлапистой, тускло-желтой кокардой. «Влипли, – тоскливо
подумал Мазур. – Или полицай, или здешний егерь. Что же наш, скотина,
давным-давно Пенгавой с Манахом прикормленный здешний надсмотрщик, не
предупредил вовремя? Ну, может, и сам не знал. Может, ему внезапную ревизию устроили
– во всем мире любят такие штуки выкидывать совершенно даже внезапно, и
браконьеров отлавливая, и бдительность стражей на местах проверяя... Хреново-то
как. Допросы. Полиция. Кто такой и откуда, как попал в эти места? Что, идти на
здешнюю зону Джоном-родства-не-помнящим, беспаспортным европейским бродягой?
Загонят в такие места, откуда ни один супермен не выберется, малость наслышаны,
как же... Вот если он один... Господи, лишь бы другие приотстали, если они
только имеются поблизости... а если он один?»