— В самом деле, почему?
Синдри не умолкал.
— Правительство прямо-таки из кожи вон лезет, чтобы угодить Англии и Дании. «Исландский народ всегда будет верен своим обязательствам». Что это за чушь? С какой стати, черт возьми? Вот что я хочу знать. Нужно сказать британцам, пусть взимают свои деньги с самих банкиров, а нас оставят в покое.
Синдри кивнул, распаляясь еще больше.
— Я знал, что это произойдет. Теперь у нас социалистическое правительство, но что толку? Оно такое же, как предыдущее, только слабее. Оно ничего не сделало. С того времени как банки обанкротились, прошел почти год, а эти люди так и не привлекли к суду банкиров. Ни единого. Однако вы устроили налет на пустовавший дом по соседству, где поселились бездомные, и вышвырнули простых людей на улицу.
Магнус слышал об этой операции, проведенной перед самым его прилетом в Исландию: стало известно, что там обитали наркоторговцы, в том числе и опасные, — но вступаться за своих коллег счел неуместным.
— Я все понял, — усмехнулся. — Вы пытаетесь убрать меня со сцены, пока не начались новые демонстрации.
— Никоим образом, — возразил Магнус. — Мы хотим расспросить вас только об одной демонстрации. Во вторник, двадцатого января. В тот день, когда парламент вернулся с каникул.
— А, я ее помню. По крайней мере начало этой потехи. Развитие событий я пропустил. Слишком рано свалил оттуда. Однако вышел на следующий день, в среду.
— Знаете вы Харпу Эйнарсдоттир и Бьёрна Хельгасона? — спросила Вигдис.
— Нет.
— Вас видели с ними обоими на демонстрации в тот день. Они были вместе с вами до вечера.
— Просматривали записи видеокамер наблюдения? — спросил Синдри. — Мне всегда было любопытно, что вы с ними делаете.
— Вы на них с Харпой и Бьёрном.
— И с множеством других людей. Я люблю разговаривать с людьми о разных вещах. Вы видели эту видеозапись. Вы знаете.
— Значит, не помните этих двух? — спросил Магнус.
Синдри чуть помолчал.
— Минутку. Кажется, я помню Харпу. Темные вьющиеся волосы? Миловидная?
— Да. Видели ее после этого?
— К сожалению, нет. А кто такой этот Бьёрн, не имею понятия. Я ходил на все демонстрации. Через какое-то время они все слились в одну.
— Потом вы пошли куда-нибудь с ними? — спросил Магнус.
— Нет. Я был слегка раздосадован происходившим. Вернулся сюда, выпил еще. Лег спать. Жаль, как уже говорил. Потом, видимо, дела там приняли иной оборот.
— Вернулись сюда вы один?
— Совершенно.
— Харпа и Бьёрн не пошли с вами?
— Нет.
— Видно, что они идут рядом с вами. Где вы расстались?
— Право, не помню, — ответил Синдри, улыбнувшись.
Тупик. Синдри понимал это. Магнус тоже.
— Были ли вы недавно за границей? — спросил Магнус.
— Нет, — ответил Синдри. — Не могу себе этого позволить. И никто теперь не может. В конце прошлого года ездил в Германию по делам, связанным с публикацией своей книги.
— А где были вечером прошлого вторника?
— Мм… Дайте подумать.
Синдри сделал вид, что вспоминает, но у Магнуса создалось впечатление, что ответ у него уже заготовлен и он просто разыгрывает комедию. Любопытно.
— В книжном магазине Эймундссона. Мой друг презентовал свою книгу. Меня там вспомнят. А что? Что я сделал, по-вашему?
— А вчера?
— Ничего особенного. В обеденное время пошел в «Большой Рокк». Провел там большую часть дня.
— «Большой Рокк»? — переспросила Вигдис. — Вы имеете в виду бар?
— Да. Он тут рядом. — При этом глаза Синдри расширились. Он ткнул пальцем в сторону Магнуса. — Вот где я видел тебя. В «Большом Рокке».
— Может быть, — не стал спорить Магнус.
— Не «может быть». Точно. Ты тот парень, что жил в Америке, так ведь? — Синдри засмеялся. — Когда я последний раз тебя видел, ты блевал.
Вигдис бросила взгляд на Магнуса, потом снова на Синдри.
— Видел вас там вчера кто-нибудь? — спросила она.
Вопрос Синдри проигнорировал.
— Мне показалось, у тебя легкий американский акцент. — Он улыбнулся. — «Кто тебя любит, малышка?» Так ведь привык выражаться Коджак
[13]
? — Он поднял большой и указательный пальцы, сделал вид, будто взводит курок револьвера. — Осчастливь меня.
Магнус подскочил, отбросил ногой назад стул, подошел к Синдри и схватил его за ворот. Магнус, пользуясь тем, что он сильнее, поднял рослого и массивного Синдри со стула и прижал к стене.
— Слушай, подонок, — заговорил он по-английски. — Ты знаешь, что произошло с Оскаром Гуннарссоном и Габриэлем Орном Бергссоном. Возможно, и с Джулианом Листером. Теперь, похоже, тебе придется сделать выбор, где провести остаток дней: в английской тюрьме или во французской. Жаль, я не могу обеспечить тебе место в «Седар джанкшн» в Штатах. Тебе там бы понравилось.
Магнус увидел страх в глазах Синдри.
— Мы еще вернемся.
От дома Синдри до управления полиции было недалеко, оно находилось восточнее Хверфисгаты, напротив автобусной остановки. Машину вел Магнус.
— Обычно мы в Исландии проводим допросы не так, — заметила Вигдис.
— У каждого свои недостатки, — огрызнулся Магнус.
— «Большой Рокк» — это что-то вроде притона, так ведь?
— Я редко захожу туда.
Какое-то время они молчали.
— Если у тебя проблемы, я знаю, к кому можно обратиться.
— Почему если человек пропустит рюмку во вторник вечером, он алкоголик, а если в пятницу упьется вдрызг, то просто общительный малый?
— Я просто хотела предложить помощь, — ответила Вигдис.
И до возвращения в участок никто из них не нарушил молчания.
Харпа обслужила Клару, постоянную покупательницу, любительницу венской выпечки в исполнении Дисы. Ей было далеко за семьдесят, она ежедневно приходила примерно в одно и то же время за своим ломтиком. Делая покупку, не спешила, и обычно Харпа была рада поболтать с ней, однако на сей раз была рассеянна и слушала вполуха.
Харпа была довольна тем, что проявила характер, разговаривая с Фрикки. Но чем больше об этом думала, тем с большим ужасом осознавала, что парень все-таки прав. Она была уверена, что Бьёрн ни в коей мере не причастен к смерти Оскара или Листера. Насчет Исака не знала. А Синдри?
В течение многих лет этот человек публично призывал к насильственному свержению капитализма. Однако, насколько Харпе было известно, ничего в этом направлении не предпринимал. Исландцы любят поговорить о политике, выразить недовольство, потребовать перемен, но даже анархисты не прибегали к насилию. У Харпы были все основания считать, что он просто болтун.