Медальон льва и солнца - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 21

– А что, вот тебе и повод! Пансионат перестал приносить доход, так?

– Ну, может, и так. – Поездка утомила, хотелось домой или к Машке, та брату обрадуется, накормит, напоит, почти как в сказке, вот только баню не затопит, и то потому, что в городской квартире бани нету.

– Вот и решили продать дело, только директрисе нашей не хотелось с подружкою деньгами делиться… или та вообще против продажи выступала! – Венька щелкнул пальцами, материализовавши в воздухе очередную гениальную идею. – Точно! Одна была «за», другая – «против». Не поделили. И решили вопрос, что называется, кардинальным образом! Вот! В общем, так, нужно насчет «Снов» поподробнее: сколько стоит, может, выставлялся на продажу, да Рещиной поплотнее заняться…

«Всего два дня минуло, а я извелась. Когда сажусь писать, вроде бы легче становится, сначала вот письма – три и даже четыре, но то, последнее, сожгла, уж больно слезливым получилось. С ужасом слушаю разговоры о войне, пыталась и газеты читать, но в них все так непонятно, а от разговоров, которые ведут все и всюду, становится по-настоящему жутко. Н.Б.».

«Неделя уже, нету писем. Я каждый день справляюсь, сама перебираю конверты и стыжусь этой торопливости. И того, что, не находя желаемого, начинаю плакать. Я каждый день в слезах, и завариваемые кухаркой по матушкиному велению травы не помогают. Горькие, как мои мысли.

Не пишет… почему не пишет? Хоть бы пару строк…

Его прощальный подарок-медальон – единственное мое утешение, возьмешь в руки – и внутри будто отпускает. Оживают воспоминанья. Мы гуляем… разговариваем… о чем? О стихах, кажется, о том, что век Пушкина и Лермонтова минул… иные герои…

Ну вот, снова слезы. На медальоне лев держит в лапах солнце. Лев – Левушка, он говорил, что я – единственное его солнышко. Так отчего забыл? Как можно забыть о солнце? Н.Б.».

Этот день мало чем отличался от прочих, солнечно-яркий, разбавленный свежей, не запыленной еще зеленью, редкими ватными облачками да крашеным щебнем дорожек. По дорожкам я и гуляла, точнее, дойдя до забора, возвращалась назад, в ставшую привычной и даже приятной пустоту моих апартаментов. Там будет скука и застывшее время, тут жизнь от завтрака до обеда, от обеда до ужина, и не понятно, отчего я до сих пор не уехала.

Из упрямства, наверное…

Этот домик стоял в стороне, стыдливо задвинутый за колючий куст можжевельника и лысоватую слегка, будто поободранную сирень.

– Эй!

Я обернулась, на пороге в нарочито-небрежной позе, опираясь локтем на дверь и сунув вторую руку за широкую пряжку ремня, стоял мужчина. Невысокий, худощавый, он был одет в широкие, вытертые на коленях джинсы, ярко-красную борцовку и панаму с широкими обвисшими полями.

– Эй, девушка, а давайте познакомимся! – Он сдвинул панаму на затылок. Панама была мятая и выцветшая, правда, неравномерно, кое-где ткань сохранила исходный ярко-васильковый цвет, который резко диссонировал с общим блекло-голубым фоном, а тот, в свою очередь, совершенно не сочетался с ярко-красной обгоревшей физиономией незнакомца.

– Так что? Познакомимся?

– Зачем?

– Ну… так просто. – Он пожал плечами и, скривившись, пожаловался: – А я вот обгорел.

– Вижу.

Идиотский разговор, нужно послать его куда подальше и возвращаться к себе. Тип подошел поближе, осторожно прикоснулся к своему лицу, вздохнул и, высунув язык, провел по верхней губе.

– У меня сразу облазит. И температурить начинаю. Уже температура! Вот пощупайте! – Он стянул панаму и наклонился, подставляя лоб. Лоб был покатый, с прилипшими завитками светлых волос и тонким белым шрамиком над бровью. – Теперь заболею.

– Сочувствую.

А глаза у него плутовские, васильково-синие, с желтыми искорками смеха. Чушь это, уходить надо, немедленно, у меня слишком мало времени осталось, чтобы тратить его на курортный роман. Да и не тот это курорт, чтоб романы заводить.

– Не-а, не сочувствуете. Ни капельки. И если даже умру, то и слезинки не пророните!

– Идите вы к черту!

Он умрет? Это я умру скоро уже, с каждым днем все ближе и страшнее. А он… он ничего не понимает, шутит. Разве можно шутить со смертью? Я быстро шла по тропинке, стараясь успокоиться. Ведь, в конце концов, ничего не случилось, обычный разговор. Все так говорят, грозятся, а я… нервы, просто нервы.

– Девушка, да погодите вы! – Он догнал у самого порога, схватил за локоть, отпустил и даже отступил, поднимая вверх руки. – Все, все! Только не кричите!

– Я и не собираюсь. – Ладони у него и вправду горячие. И обгорел сильно, нужно этого раздолбая в медпункт отправить, и побыстрее.

– Вы извините, пожалуйста. – Он сгорбился, упираясь руками в колени, и задышал, как после долгого бега. А лицо знакомое, смутно так, сумеречно, на грани памяти. Ну да с памятью у меня плохо.

– Вы извините, я не хотел вас обижать, а обидел. Не знаю чем. Я всегда это чувствую. Ну, когда обижаю кого-то. – Он распрямился, держась руками за бока. – Форма не та… Жорка говорит, что я старый уже и скотина, а я не скотина, я просто не отдыхал давно. Хотя вам, наверное, неинтересно. Ну да вы ведь извините?

– Извиню.

– Не-а, не извинили! Не так извиняют!

– А как? – Он снова начал раздражать, нелепый, невозможный и надоедливый. Вот где, спрашивается, обещанный мне покой? Почему какой-то тип мешает предаваться скорбным мыслям?

– Вот! Теперь вы улыбаетесь! Значит, уже почти простили. А хотите, я вам стихи почитаю?

– Хочу.

Он смешной. И я тоже. Скорбные мысли! Сюда только тленность бытия добавить – и можно в философы записываться.

– Ну… скажем… – Незнакомец нахмурился и, облизав губы, зачитал:

Случайных встреч изысканная нежность.

Случайных взглядов томный яд.

Как вы милы и как со мной небрежны,

и как узнать, о чем глаза молчат…

– А вообще меня Никитой звать, – он протянул руку. – Никита Жуков.

И я вспомнила. Имя вспомнила, и этот лукаво-бесшабашный взгляд, и покатый лоб, который совсем даже не бычий, а аристократично-высокий, и светлые кудри – мечта романтических дурочек. Я сама была романтической дурочкой, одной из…

– Узнали, да? – Его улыбка чуть поблекла.

– Узнала.

Украденный праздник, размененная любовь. Километры дорог, от города до города, и разделенная на отрезки жизнь, от концерта до концерта. Праздник, который всегда рядом. На расстоянии вытянутой руки, но дотянуться не выходит, хотя я пытаюсь.

Правильнее говорить – пыталась. И однажды получилось, почти получилось, он заметил меня, выделил из толпы. Мгновенье счастья, ощущение избранности и радость оттого, что именно я, а не та рыжая в китайском пуховике или крашеная брюнетка в розовых лосинах и не блондинка с заколками в виде бабочек. Чужая зависть адреналином в крови и его прикосновение: «Пойдем, крошка». Пойдем, куда угодно, лишь бы с ним, лишь бы навсегда.