Ни та, ни другая не была Перл, поняла я.
Потом она вступила на клавишах, вписалась тонко, изящно и
безупречно. Стлалась низко, как никогда не играла в «Системе». Эта мысль
вызвала во мне зависть — малышка Перл продолжала расти, пока я лежала здесь во
мраке. Внезапно мне захотелось встать, одеться, нацепить солнцезащитные очки и
выйти в мир.
«Скоро», — подумала я, продолжая слушать.
Музыка заставила меня негромко напевать, проникая в
интервалы, которые Перл оставила открытыми, находя мелодические линии, которые
можно изогнуть и повернуть. Она оказалась права — это было в духе нового звука,
типа всех тех инди-групп,
[23]
которые так нравились нам этой
весной. Все тело рвалось ворваться в эту музыку.
Но когда я, наконец, открыла рот, оттуда полились лишь
проклятия, стихи из самых ранних, практически нечитаемых каракуль в блокнотах
под кроватью. Потом они иссякли, словно гейзер из бутылки с пивом, и я начала
жужжать рваную бессловесную песню, подлаживаясь под музыку.
Несколько мгновений это было прекрасно, варварская версия
прежней меня, хотя с новыми чарующими оттенками. Звук моего пения заставил
зверя внутри запылать, но умная Перл сумела обмануть его: себя я слышала лишь
одним ухом, другое наполнял рифф — плотная, искрящаяся защита. Правда, совсем
ненадолго.
Вскоре болезнь перекрыла мне горло, и песня чуть не задушила
меня. Я посмотрела на Перл, желая увидеть, не вообразила ли я это. Ее глаза,
совсем рядом с моими, мерцали, словно экран музыкального плеера.
Задержав дыхание, я снова сосредоточилась на риффе. Она и
тут оказалась права: они были совсем не такие, как «Система», эта пара
своеобразных гитаристов. Они вытащили что-то из меня, протащили прямо мимо
зверя.
— Где ты их нашла?
— На Шестой улице. Совершенно случайно.
— Ммм… Тот, кто действительно может играть, звучит…
Я сглотнула.
— Да, — сказала Перл. — Он разносторонний и
свежий, типа, какой я всегда хотела, чтобы была «Нервная система». Никаких
знаний или, по крайней мере, немного, и уж точно — никаких теоретических
знаний. Он заполняет любое пространство, которое ему дают. Почти стихия, но,
как ты выразилась, управляемая. Он Тадж-Махал шальных гитаристов.
Я улыбнулась. Все это так и было, но я думала о другом.
Для меня он звучал, типа, так… аппетитно.
Часть II. Прослушивания
Мор Юстиниана был первым случаем появления Черной смерти.
Полторы тысячи лет назад император Юстиниан только приступил
к своему величайшему труду: восстановлению Римской империи. Он хотел
воссоединить две ее половины и еще раз поставить мир под власть римлян.
Но едва началась его гигантская война, пришла Черная смерть.
Она пронеслась по Восточному Средиземноморью, унося миллионы жизней. Тысячи
мертвецов ежедневно в одной лишь византийской столице — Константинополе!
Юстиниан вынужден был смотреть, как на глазах рушатся его мечты.
Странно, но историки не уверены, какого характера была эта
Черная смерть. Бубонная чума? Сыпной тиф? Что-то еще? Некоторые предполагают,
что это был случайный набор болезней, вызванных одним доминирующим фактором: взрывным
ростом популяции крыс, стимулируемым огромными запасами зерна римской армии.
Близко, но не совсем. Что бы ни дало ей толчок, следствия
Черной смерти не вызывают сомнений: Римская империя наконец ушла в историю.
Математика, литература и наука древних во многом оказались утрачены. На Европу
опустилась мрачная эпоха Средневековья.
Или, как мы тогда говорили: «Человечество проиграло этот
раунд».
Магнитофонные записи Ночного Мэра: 142–146
ЗАХЛЕР
Мои собаки в тот день вели себя ненормально — нервничали,
беспокоились.
Первая свора выглядела прекрасно, когда я забирал их. В
отлично проветриваемом вестибюле своего причудливого дома в одном из
пользующихся дурной славой кварталов они были полны энергии и рвались на
прогулку. Эрнесто, портье, вручил мне четыре поводка и конверт с наличными —
мой заработок за неделю. И потом — как в любой понедельник, среду и пятницу — я
углубился на один квартал в верхнюю часть города, чтобы прихватить еще троих.
Идею выгуливать собак подсказал мне один мой старый трюк.
Всякий раз, когда у меня портилось настроение, я шел на собачью площадку в
парке Томпкинс-сквер — большое открытое пространство только для собак и их
владельцев — и смотрел, как собаки прыгают друг на друга, обнюхивают задницы и
гоняют мячи. Огромные и совсем крошечные псы, изящные ретриверы и туповатые
пудели — все носятся вместе, все в фужасном возбуждении по поводу того, что
вырвались из маленьких, одиноких нью-йоркских квартир и теперь с рычаньем
гоняются друг за другом или вообще, как безумные, несутся в никуда. В каком бы
скверном настроении я ни был, зрелище драчливых щенков, нагло наскакивающих на
немецкую овчарку, всегда заставляло меня почувствовать себя гораздо лучше. Так
почему бы не получать не только удовольствие, но и плату за него?
На одной собаке в час много не заработаешь, но если ты в
состоянии справиться с шестью-семью одновременно, в итоге набегает прилично. По
большей части это легкие деньги.
Но иногда нет.
Только мы оказались за дверью, жара и зловоние, казалось,
«достали» их. Два брата-добермана, которые обычно поддерживали порядок,
попытались укусить друг друга, а шнауцер и бультерьер вели себя как параноики,
бросаясь в сторону всякий раз, когда хлопала дверца какой-нибудь машины, и
слишком нервничая, даже чтобы обнюхивать груды мусора. Пока мы шли по улице, их
поводки без конца запутывались, словно волосы в ветреный день.
Стало еще хуже, когда я подобрал вторую партию. До портье
дошло, что хозяйка безумно крупного мастиффа забыла оставить для меня деньги, и
он принялся названивать ей об этом. Пока я ждал, обе своры перепутались,
кусаясь и наскакивая друг на друга; их лай громким эхом отдавался от мраморных
стен и пола фойе.
Я попытался распутать их и восстановить порядок, одним
глазом косясь на лифт. Моим клиентам вряд ли понравилось бы, что их собаки
ссорятся вместо того, чтобы активно разминаться. Поэтому, когда никто не
ответил на звонок портье, я не стал застревать там и жаловаться, а просто увел
собак оттуда, прямо в жару.
Приходилось торопиться, чтобы показать Мосу нашу возможную
барабанщицу, и я уже пожалел об этом. На Таймс-сквер всегда черт знает что
творится, и это была совсем не та обстановка, в которой сейчас нуждалась моя
непокорная свора.