Кудеяр. Аленький цветочек - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова, Феликс Разумовский cтр.№ 95

Наконец Гринбергу всё стало ясно. Бледный, но с просветлённым лицом, вышел он из сортира, явился к Виринее и, взволнованный, тяжело дыша, взял её руки в свои:

– Верю тебе. Прости за всё, если сможешь.

Виринея была не злопамятна. Этой ночью кошмары не тревожили Гринберга. Ему приснилась мама, старшая-буфетчица во дворце Дружбы народов. Она золотозубо улыбалась и подливала в «Советское шампанское» минералку…

Есть штамп, которым очень любили потчевать нас киношники, снимавшие «про войну» лет пятнадцать-двадцать назад… Только не подумайте чего непатриотичного об авторах этих строк. Мы здесь не имеем в виду ни «Отец солдата», ни «Чистое небо», ни «Летят журавли». Это киношедевры, а они, удивительное дело, как-то обходились без штампов. Нет, мы говорим о проходных кинолентах; старшее поколение подтвердит, в каких масштабах производилась подобная продукция. И чего она стоила.

Так вот. Молодого солдата, которого авторы фильма вознамерились угробить ради пафоса и художественной правды, обязательно застают пишущим письмо маме. Не дяде, не брату, не свату, не любимой девушке, наконец, – токмо и единственно маме. «Сейчас в атаку пойдём, – обрываются торопливые строки, – после боя допишу…»

Естественно, письмо так и остаётся недописанным.

Есть ещё другой штамп. На передовой появляется великий Жуков (Конев, Рокоссовский, Ватутин – нужное подчеркнуть). По какой-то причине полководец обращает внимание на трогательно-безусого лейтенанта, расспрашивает, из каких тот краёв, кто родня, каковы планы на «после войны»…

Поднаторевший зритель уже знал, что в следующем кадре покажут сражение. В котором бедолагу неотвратимо угробят. Да ещё с особой жестокостью. Или как-нибудь до предела обидно. Чтоб знали…

Впрочем, к нашему повествованию этот второй штамп отношения не имеет А если честно, то и первый. Ибо письмо писал не юный солдатик или мальчишка-лейтенант, а матёрый спецназовец Глеб Буров. И он вовсе не собирался идти в ближайшее время в штыковую атаку. И уж подавно не собирался в ней погибать.

Тем не менее Глеб – на радость будущим кинематографистам – писал письмо. Причём именно маме. Пальцы, те самые, чей удар был способен расплющить муху в полёте, привычно бегали по компьютерным клавишам.

«…Ещё я тут всё время сны замечательные вижу. Вчера вот папа приснился… То есть и я вроде взрослый был, и он – как тогда с тобой. Я тут его на досуге нарисовал. Напиши, похож получился или не похож…»

Несколько щелчков мыши, и рядом с текстом появился рисунок. Мастерски выполненный на том же компьютере. С экрана смотрел улыбающийся мужчина. Улыбка и глаза у него были в точности как у самого Глеба, но на скулах, подбородке и лбу лежали лиловатые тени. Нечто вроде отболевших ожогов.

В штабном вагончике было жарко. Глеб сидел в одной майке да спортивных трусах и притом босой, так что каждый интересующийся мог видеть, за что его прозвали Мутантом. Глеб, впрочем, ещё в детстве усвоил: если специально ничьё внимание не обращать, его шестипалые ступни замечали очень немногие.

«А сегодня вообще… Помнишь песенку – „а как усну, такое, мама, снится!“? Вот, всё в точности. Я тебе говорил – американцы наши тут реликтового гоминоида собрались ловить? Снежного человека то есть? Ну так вот, мне и привиделось, будто уже поймали. Притащили в клетке, поставили посреди лагеря. А я гляжу – так ведь это не мужик, а девчонка! Рыже-серенькая, мохнатая… Сидит, лапками закрывается, плачет. И так, знаешь, жалко мне её стало! Что же это, думаю себе, за наука такая, чтобы ради неё девчонок в клетки сажать! Дождался я ночи (всё это, ты понимаешь, во сне, но вусмерть реально). Подкрался, часовых быстренько обездвижил – и её выпустил. Она меня в щёчку чмок! И дёру в лес, а я проснулся…»

Домашний компьютер Глеб купил давно. И, не слушая возражений и отговорок, обучил свою пожилую маму им пользоваться. Ксения Петровна постепенно вошла во вкус и теперь лихо переписывалась по электронной почте с теми из подруг молодости, у кого были обеспеченные или хотя бы технически продвинутые дети и внуки. Она говорила, что совсем разучилась писать обыкновенные письма. Да и доверия к «бумажной» почте у неё последнее время не было никакого.

«А ты знаешь, мам, девчонка-то прехорошенькая была. Даром что сплошь меховая…»

Поставив последнюю точку, Глеб улыбнулся, щёлкнул кнопочкой мыши – и компьютер, подсоединённый к спутниковому телефону, выбросил письмо солдата во всемирную сеть.

..А дальше, вы думаете, что? «Из гроба встаёт император»? [136] Ну и ничего подобного. То есть раньше когда-то он, может, вставал, но теперь… В двенадцать часов по ночам из дому выходит собачник. Особенно у которого большой и грозный (хотя бы с виду) кобель. То есть такой, что способен до икоты напугать прохожего. Или сцепиться с таким же большим, грозным, вечно озабоченным иерархическими проблемами кобелём.

Чейз, добродушнейшее создание, на людей не набрасывался никогда. Зато был далеко не дурак подраться с собратьями, хотя и тут первым ни к кому обычно не лез. Мощная шея, крупная голова, короткая и широкая пасть с чудовищными зубами… Помножить всё это на суровую жизненную школу. Насколько Рите было известно, он успел «выстроить в ряд» всю стаю бродяжек, обретавшихся у Варшавского рынка. Так что достойный отпор любому четвероногому агрессору был гарантирован.

А теперь вообразим ситуацию…

Есть анекдот. Встречаются два новых русских, оба с собаками. У одного – малюсенькая такса, у другого – могучий ротвейлер. «Ты кого себе завёл?» – смеётся обладатель ротвейлера. «А давай стравим», – предлагает таксовладелец. Стравили. Такса бросается… Клац, клац! Ротвейлер верещит в голос и спасается бегством. «Хочу такую же!!! – восхищается хозяин побитого. – Сколько ты за неё заплатил?» – «Десять тонн баксов». – «Да ты чё, с дуба рухнул? Разве может собака столько стоить?» – «Может. Пять – за крокодила, и ещё пять – за пластическую операцию!»

Посмеялись? А теперь не смешно. Теперь представьте-ка следующее. Останавливается иномарка, из неё без намордника и поводка вылетает нечто столь же породистое, сколь невоспитанное, и накидывается на Чейза. И тот его… нет, не насмерть, между кобелями это всё же редко бывает. Просто разделывает под орех: рвёт ухо или выдирает клок шкуры, лишая выставочной красоты и карьеры. Подходит хозяин покалеченного чемпиона и велит Рите отвечать. И плевать ему, что его пёс, действительно стоящий уйму долларов, сам во всём виноват…

Ситуация? Ситуация. Рите очень не хотелось в неё попадать, а вот Рите-книжной, её героине, – не помешало бы. Всяко лыко в строку, если из него можно выплести интересный сюжет.

Над городом плыла летняя ночь, правда, уже не белая, а обычная тёмная, но Рита была не из тех, кто одни времена года с нетерпением ждёт, а другие – пережидает. Она любила и лето, и зиму, и осень, и весну. И синяя, тёплая питерская ночь в подсветке оранжевых фонарей была ей полностью по душе.