Виола заглядывает ему в глаза и начинает говорить своим голосом, пытаясь как можно ясней донести мысль:
— Предупреди их, Уилф. Пожалуйста! Сюда действительно идет армия, и люди должны подготовиться.
Уилф в ответ только мычит, подстегивает быков и сворачивает в сторону Брокли-фоллз. Даже не оглядывается ни разу!
Несколько минут мы смотрим ему вслед, а потом возвращаемся на свою дорогу.
— О-о… — стонет Виола, на ходу разминая ноги.
— Знаю. Мои тоже болят.
— Думаешь, он был прав? — спрашивает Виола.
— Насчет чего?
— Насчет того, что армия увеличивается. — Она снова изображает его говор: — Идет и растет, идет и растет.
— Слушай, как тебе это удается? Ты ведь не местная!
Виола пожимает плечами:
— Мы с мамой часто играли в такую игру: рассказывали одну историю голосами разных персонажей.
— А меня можешь изобразить? — настороженно спрашиваю я.
Она ухмыляется:
— Вздумал пабиседовать сам с собой?
Я хмурюсь:
— Ни капельки не похоже.
Мы идем дальше, оставляя Брокли-фоллз позади. Ехать на телеге было здорово, но поспать нам не удалось, и теперь, как мы ни стараемся, бежать не получается. К тому же нас греет мысль, что благодаря зверям мы сумели оторваться от армии.
Может, и да. А может, и нет. Но угадайте, что происходит через полчаса?
Начинается дождь.
— Зря люди не слушают Уилфа, — поднимая голову к небу, говорит Виола.
Дорога теперь снова идет вдоль берега реки, и скоро нам попадается более-менее закрытое местечко, где можно переждать дождь. Мы перекусываем и ждем, когда он остановится. Если он не перестанет в ближайшее время, придется идти прямо так. А я ведь даже не посмотрел, есть ли в моем рюкзаке макинтош.
— Что такое макинтош? — спрашивает Виола, когда мы садимся между двумя деревьями.
— Плащ. Ну от дождя, — отвечаю я, роясь в рюкзаке. Эх, нет мака. А жаль. — Что я тебе говорил про подслушивание чужих мыслей?
Сказать по правде, я все еще чувствую себя в безопасности, как бутто вокруг до сих пор звучит песня зверей. Пусть на самом деле я ее больше не слышу — звери остались за много миль отсюдова, — но я напеваю ее сам, пытаясь вспомнить то чувство общности и единения, чувство, когда кто-то рядом говорит тебе, что ты Здесь.
Жуя сушеные фрукты из пакетика, я смотрю на Виолу.
И вспоминаю про мамин дневник.
Значит, они рассказывали друг другу истории чужими голосами.
Выдержу ли я, если услышу мамин голос?
Виола сминает пустой пакетик:
— Больше фруктов нет.
— У меня осталось немного сыра, — говорю я, — и вяленой говядины. Но лучше бы начать искать еду по дороге.
— То есть красть? — уточняет Виола, вскидывая брови.
— То есть охотиться, — отвечаю я. — Но и красть тоже, если придется. А вапще я знаю, какие дикие ягоды и коренья можно есть. Только коренья надо сперва отварить.
— М-м… — Виола хмурится. — На космических кораблях охоте не учат.
— Могу показать тебе, как это делается.
— Давай! — с деланым воодушевлением говорит Виола. — Но разве для охоты не нужно ружье?
— Хорошему охотнику нет. Кроликов можно ловить и силки. Рыбу — с помощью бечевки. А с помощью ножа можно ловить белок, хотя мяса у них мало.
— Лошадь, Тодд! — тихо лает Манчи.
Я смеюсь — впервые за целую вечность. Виола тоже.
— Мы не будем охотиться на лошадей, Манчи. — Я глажу его по голове. — Вот глупый!
— Лошадь! — повторяет он и встает, глядя на дорогу в том направлении, откуда мы пришли.
И нам уже совсем не смешно.
23
Хороший нож хорош только в умелых руках
По дороге кто-то скачет — он еще далеко, но несется на всех парах.
— Может, это из Брокли-хиллз? — с надеждой и сомнением в голосе спрашивает Виола.
— Брокли-фоллз, — поправляю ее я. — Прячемся, живо!
Мы быстро собираем сумки. Вокруг нас узкая рощица, вклинившаяся между дорогой и рекой. Перейти через дорогу мы не решаемся, а поскольку сзади река, нам остается только спрятаться за большое поваленное дерево. Собрав последние вещи, мы залезаем за него, и я сжимаю Манчи между коленей. Отовсюду брыжжет дождь.
Я достаю нож.
Топот копыт все ближе и ближе…
— Вседник один, — шепчет Виола. — Это не армия.
— Ага, — отвечаю я, — но как быстро он скачет!
Тук-дук, тук-дук, тук-дук
… Между деревьями уже видно скачущий силуэт. Он несется по дороге невзирая на дождь и наступление темноты. С хорошими вестями так не торопятся, верно?
Виола оглядывается на реку:
— Ты плавать умеешь?
— Ага.
— Молодец, — говорит она. — А я вот нет.
Тук-дук, тук-дук, тук-дук…
Я начинаю слышать легкий Шум всадника, но копыта пока стучат громче.
— Лошадь! — говорит Манчи, зажатый между моими коленями.
Вот он, Шум: как бутто треск между ударами копыт о землю. Мгновенные вспышки. Части слов: дорог… и па… и глуп… и всякое прочее.
Я крепко стискиваю рукоять ножа. Виола больше ничего не говорит.
Тук-дук, тук-дук, тук-дук…
Быстрее… и сумерки… и пристрелить…
Конник сворачивает и мчится по дороге уже в ста метрах от нас.
Тук-дук, тук-дук…
Нож поворачивается в моей руке, потомушто…
Пристрелю всех… и Она была аппетитненькая… и темень какая…
Тук-ДУК…
Кажется, я узнаю этот Шум…
ТУК-ДУК, ТУК-ДУК, ТУК-ДУК…
Он все ближе и ближе, почти что…
И тут сквозь топот копыт, шум дождя и плеск реки раздается отчетливое Тодд Хьюитт? Мысль ясная, как день.
Виола охает.
И наконец-то я вижу, кто это.
— Младший! — лает Манчи.
Это мистер Прентисс-младший.
Мы вжимаемся в бревно еще сильней, но пользы от этого никакой, потомушто всадник дергает на себя поводья, и конь резко встает на дыбы, чуть не сбрасывая хозяина на землю.
Но только чуть.