– Почему?
– Лицо, которое на портрете… Это лицо женщины, уставшей
обороняться.
– Должно быть, вы всегда видите то, что хотите видеть.
Я вовсе не такая.
– Я знаю. Вы уверены в себе и чертовски красивы. У вас
самое удивительное лицо, которое я только видел в жизни.
Мне сразу стало грустно. Бедный Дан, если бы ты только знал,
что как раз лицо, взятое напрокат у вечности, обманывает тебя. И если бы я была
прежней, ты даже не посмотрел бы в мою сторону. Я даже зажмурилась – как было
бы ужасно, если бы ты не посмотрел в мою сторону. И первая, острая боль от
встречи с тобой прошла, и я бы вспоминала твой затылок лишь иногда, в час
предутренней бессонницы.
– О чем вы думаете?
– О своем лице. На вашем месте я не стала бы ему
доверять.
– Хорошо, что вы не на моем месте…
– Судя по всему, вы привыкли, что женщины вам никогда
не отказывают.
– Я не задумывался над этим.
Мы промчались по маленькому сонному городку, в котором
родился Дан: одноэтажные домики в глубине дворов, широкие щербатые тротуары.
Фонарей почти не было, машин тоже; все, что удалось выхватить светом фар, –
известняковая кладка заборов. На окраине города – я сказала:
– Мне казалось, что мы остановимся в городе вашего
детства. В вашем доме.
– Мне тоже так казалось. Но здесь уже никто не живет.
Родители уехали к старшей сестре в Калининград, а дед с бабкой умерли… Дед
очень долго болел и больше всего не хотел, чтобы она видела его немощным и
потерявшим силы. Он накричал на нее в последний день жизни, когда она хотела
подойти к его кровати. Она тогда ушла в другую комнату – к себе наверх. И
больше не выходила. Она умерла в один час с дедом и даже в одну минуту. Мне
всегда хотелось думать, что они умерли 6 одну минуту…
Дан остановил машину возле небольшого, ничем не
примечательного дома в глубине виноградников. Он вышел из машины и долго
смотрел на него.
– Это дом, где вы родились? – догадалась я. – Это ваш
дом?
В окнах горел теплый свет, должно быть, была включена лишь
маленькая настольная лампа. На втором этаже кто-то смотрел телевизор: синие
блики лежали на сморщившихся листьях.
– Пора закапывать виноград, – сказал Дан.
– Вы ждете, что сейчас откроется дверь и выйдет
маленький Дан? – спросила я.
– Нет. Дан боялся темноты. Он не вышел бы, точно. А в
этой пристройке была кухня. По воскресеньям дед делал гуляш. Он говорил, что
гуляш должен быть ярко-красным, обжигающим, как пламя, тогда и сам черт даст от
него тягу… Едемте, Ева.
Остаток дороги к морю мы молчали.
…Домик оказался маленьким, сложенным из неотесанных камней –
он был почти не виден с дороги. Совсем рядом было море, но о его присутствии в
кромешной темноте можно было догадаться лишь по тяжелому дыханию волн – дыханию
усталого любовника, который вот-вот сорвет признание из уст своей подруги.
– Осторожно, Ева, здесь нет света, – предупредил меня
Дан и, нагнувшись над каменным крыльцом, вытащил ключ. Через минуту он был уже
в доме.
– Стойте здесь, – сказал Дан. – Сейчас я все устрою.
Он вытащил из сумки фонарик и прошел вперед. Через несколько
минут крикнул:
– Заходите.
Я толкнула дверь и вошла.
В комнате действительно не было света, но вся она была ярко
освещена свечами. Стены из плохо отесанного камня, все в бликах от свечей,
темная пасть камина с аккуратно уложенной поленницей дров; приземистый стол,
сервированный на двоих, поздние нежные хризантемы – Дана здесь ждали. В
глубине, покрытая тяжелым войлочным покрывалом, чернела кровать.
Дан по-прежнему был в своем элегантном костюме – и босиком.
– Снимайте обувь, Ева, – сказал он мне. – Здесь
удивительно теплый пол. А я пока разожгу камин.
Я подчинилась. Пол действительно оказался теплым; янтарные,
светящиеся изнутри доски ласково обхватили мои ступни. Это было такое простое и
такое невыразимо прекрасное ощущение, что я даже рассмеялась.
У камина стояли два кресла. Но мне не хотелось садиться –
хотелось ходить и ходить по дереву, ощущая его вечное тепло. Через несколько
минут в камине ровно загудел огонь.
– Хотите есть? – спросил Дан.
– Нет, спасибо, я не голодна. – Я действительно была не
голодна.
– Тогда, может быть, выпить?
– Попозже. – Я решила сохранить ясную голову. Стоит мне
чуть-чуть выпить, и мне захочется поцеловать его в милые сросшиеся брови и,
может быть… Даже соблазнять меня не придется, а он наверняка привез меня сюда с
ясной целью – соблазнить…
– Не волнуйтесь, я не собираюсь вас соблазнять, – вдруг
сказал Дан, и сердце мое упало – не хватало, чтобы он оказался к тому же еще и
телепатом. И тут же оно упало еще ниже – как жаль, что не собираешься меня
соблазнять… – У меня есть два существенных недостатка, – улыбнулся Дан. –
Во-первых, я на четверть венгр, а венгры совершенно по-особому относятся к
женщинам, которых собираются завоевать.
– А во-вторых?
– А во-вторых, я на две трети очень старомодный
человек. По мне этого не скажешь, но это действительно правда.
– Я верю. Увезти понравившуюся девушку к осеннему морю
вместо того, чтобы сразу уложить в постель на глазах у всей Москвы, – это
действительно старомодно.
– Мне просто хотелось провести свой день рождений с
вами – и чтобы рядом никого не было. Включая навязчивых набриолиненных
официантов…
– ..которые подносят тебе зажигалку, – подхватила я, –
лишь только ты задумаешь прикурить. Должно быть, их вербуют из несостоявшихся
телепатов.
– Или инопланетян. Инопланетяне тоже умеют читать
мысли, как убеждает нас научная фантастика.
– Да. Все они регистрируются по прибытии на Землю в
отделе внешних сношений МИДа и вступают в профсоюз работников торговли. Я их
ненавижу.
– Я тоже. – Дан улыбнулся. – Видите, мы с вами
действительно похожи. Я даже думаю, что мы сможем поладить.
– Зачем? – Я не приняла его улыбки.
– Потому что вы мне нравитесь. Очень нравитесь.
– В нашу первую встречу этого не было заметно.
– Конечно, вы были слишком заняты собой. Я наблюдал за
вами на кладбище. Я заметил вас сразу, как только вы пришли.
– Правда?
– Вы стояли в стороне от всех. Вы даже не попрощались с
ним, – сказал Дан, старательно избегая имени Туманова. – Как будто боялись
заглянуть ему в лицо…
Спокойнее, Ева, нужно держать себя в руках.
– Вы правы. Я боялась заглянуть ему в лицо. Я ненавижу
похороны, я никогда не была на похоронах… – Здесь я не соврала Дану, я
действительно никогда не была на похоронах. – Пожалуй, я выпью. Чтобы ваш день
рождения не был таким грустным. Сколько вам лет?