Акушер-ХА! Байки - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Соломатина cтр.№ 61

Сочетался законным браком с бывшей однокурсницей своей падчерицы. Так что жена на сей раз была более подходящего ему возраста. Но уже, разумеется, успела побывать замужем. И не однажды. Потому что он женился не на студентке, а на вполне себе состоявшемся патологоанатоме. С положенным креативным перекосом. Кто сказал, что патологоанатом не творческая профессия? Много вы знаете о патологоанатомах! «Я прихожу к вам в ту обитель, где сон на сон уж не похож. И где слуга и повелитель – отточенный холодный нож. А где-то рядом, за стенами, многожеланьем движим мир. И неповинен он пред вами. И неповинны вы пред ним!» Патологоанатом написал. Или вот ещё: «И правда в секционном ветхом зале сироткою ютится у стены…» Так что очень они творческие люди, патологоанатомы. Куда более творческие, чем журналисты. И куда более психованные. Ещё бы. Порой от твоего заключения зависит жизнь и здоровье больного. Того же онкологического, например. А также репутация и карьера коллег в случае летального исхода. Поневоле станешь нервным, как поэт, скандальным, как прима-балерина, и неожиданным, как импрессионист после доброй чарки абсента.

Вторая жена была не менее красива, чем первая, но совсем другой породы: та была яркой классической славянкой, эта – с некой восточной примесью в генотипе. Васина падчерица от первого брака немного пофыркала – больше для проформы, чем от души: вот, мол, приводи домой бывших соучениц на рюмку чаю, не успеешь опомниться, как без папки останешься! Пасынок и вовсе одобрил, мол, молодец, батяня! Что теперь, всем лечь в гроб и крышкой накрыться?! Прах к праху, пока живём – помним. Помрём – встретимся. Поскольку ТАМ после акта дефекации туалетная бумажка уже ни к чему, то будет у тебя, батя, вместо одной боевой подруги две. Души вне тел не так разрываемы плотскими страстями, так что будь спок! Мамка будет строчить передовицы, а сеструхина подруга – философические графоманские вирши. Будут друг другу читать свою галиматью и вопить: «Зелено!» – а ты себе спокойно будешь созерцать картину мира. Чем? Ну, чем-то её там души созерцают? В общем, не парься, батя. Живи, пока глазки смотрят и ручки-ножки ходят. Ну, то есть пока живой и молодой!

Истеричная брюнетка сосуществовать на одной территории с голубоглазыми блондинами «из прошлого» отказалась. Не из вредности, а обоюдного покоя ради: у неё своих чернявых было двое – семи и девяти лет. Вася напрягся – и построил небольшой, но крепкий и уютный дом на Рублёвском шоссе, тогда ещё вовсе не настолько провокационно престижном. Патологоанатом писала диссертации, поэтому дети висли на Васе, уже давно заслуженно получившем все свои «к.мед.н.» и «д.мед.н.». Висли просто потому, что у Васи всегда было на них время, а у мамы – никогда не было. Хотя занят Василий Илларионович был куда больше супруги. Парадокс?.. Может быть. Но не главный в этой истории. Главный заключался в том, что и вторая Васина жена – любимая от макушки до пят со всей своей мрачностью, истеричностью и склонностью к написанию виршей – умерла. От скоропалительного рака матки. Не помогли ни ранняя диагностика, ни своевременно предпринятые радикальные, ни усиленные паллиативные меры. Несмотря на имеющий место прогресс в профилактике и терапии онкологических заболеваний. Невзирая на то, что Вася каждый год таскал её на профилактические осмотры, расширенные кольпоскопии, подробные мазки и даже прицельные биопсии. Перед смертью она успела завещать своё тело студенческому анатомическому залу, заявив Васе, что не хочет быть ещё одной почётной «альпийской горкой». И ещё потому что «Hic locus est, ubi mors qaudet sucurrere vitam!» [10] . Как гласила надпись, помещавшаяся в старину над входами в анатомические театры. Чего-чего, а чувства юмора и этой Васиной жене было не занимать. Пусть и чёрного. А какой ещё юмор мог быть у эрудированной и мрачно-искромётной смуглой брюнетки-патологоанатома?

У четверых взрослых Васиных детей всё было хорошо (все они, к слову, были Остерманы – таково было их самостоятельное добровольное решение). Не менее хорошо, чем у принятых им собственноручно пары-тройки карапузов-внуков. Тоже Остерманов. В этой семье вообще мало кого интересовали проблемы крови, а проблем с любовью и верностью у них не было.

Вася построил себе особняк в деревеньке неподалёку от Рублёвского шоссе – было сложнее, чем раньше, но всё ещё возможно, да и в деньгах Вася Остерман нужды не испытывал, – справедливо рассудив, что и детям от второго брака папина недвижимость нужна куда больше, а он уж как-нибудь сам. Не в могилу же с собой деньги забирать? Деньги штука такая – расходная: не хватает – больше зарабатывай, а не экономь. Да и вообще, деньги надо тратить при жизни. А слово «могила» отныне стало для Васи ругательным. Он было даже попытался, как все порядочные люди, уйти в депрессию, в запой, хоть куда-нибудь, куда и положено уходить всем порядочным людям после смерти родных и близких. Но не получилось. Денег больше зарабатывать – сколько угодно. А экономия, депрессия и рассуждения о бессмысленности жизни и несвоевременности смерти – никак. Рождённый для гармонии созвучий небесных сфер на радость всем, рельсы из собственных терзаний в царство Аида укладывать не может.

Вася с головой ушёл в работу. Откуда, собственно, никогда, на самом-то деле, и не уходил, так и сидя в ней по уши во время всех любовей, воспитаний и смертей. А уж в новёхоньком особняке вообще появлялся не каждый день, предпочитая ночевать у себя в кабинете. Но даже когда не о чем было тревожиться-заботиться и никого не надо было спасать – тоска на Васю всё равно не наваливалась. Он добросовестно заваливался на диван и призывал эту самую положенную всем по штатному «человеческому» расписанию тоску. Как же без неё нормальным людям-то? А она, сука, не наваливалась. «Любимые же умерли, дети выросли, а?..» – уговаривал Вася тоску. «Чего «а?»! Акаешь чего, говорю?! – отвечала ему какая-то очень неправильная тоска. – Встал быстро и пошёл обход свежих послеоперационных делать. На ночь глядя – никогда не лишнее. Или спать. У тебя кардиограмма, как у двадцатилетнего парня. «Умерли»… «Выросли»… А ты хотел жить на планете, населённой вечно зелёными покемонами?» – и показывала ему фигу. Тогда Вася понимал, что никакая это не тоска, а его долбаное жизнелюбие и здравый, мать его, смысл, будь они прокляты! Брал с полки альбом репродукций передвижников или «Русскую историю» Костомарова и, пролистав пару-тройку страниц, засыпал крепким сном хорошего здорового человека. И никакие жёны с того света к нему не являлись ни с претензиями, ни с требованиями.

Во сне Вася иногда летал над огромной бесконечной водной гладью, и полёт этот был прекрасен: без крыльев, без страха, без вины. Без ничего. Сам по себе прекрасен. Вася просто парил в одной голубой бездне над другой голубой бездной. И обе бездны были доброжелательны, приветливы и необычайно спокойны. Сплошная радость бытия и не меньшая – небытия. Хочешь – пари. Хочешь – нырни. Но Вася пока не нырял. Не потому, что боялся разбиться, – он точно знал – там, во сне, – что не разобьётся, а войдёт. Из радости «парить» в радость «плыть». Чем хороший бифштекс хуже айвового варенья? Просто – другая еда. Первое – уместнее под красное вино. Второе – под несладкий чай. Чем полёт хуже плавания? Просто другое состояние радости. Птица ничем не хуже рыбы. Рыба ничем не лучше мимозы. Мимоза ничем не хуже грудного молока. Грудное молоко ничем не лучше кальвадоса… Всё это Вася знал там, во сне. И ему хотелось парить вместе со всеми телячьими вырезками и голландскими тюльпанами, запахами астраханского арбуза и белоснежного снега. В криках чаек, смешивающихся с плеском волн о борт баркаса у причала где-то там внизу… Странные, конечно, у Васи были сны. И он точно знал, что когда ему захочется поплыть – он непременно нырнёт.