Ночью их вертолет приземлился у озера Неддалваннет в нескольких километрах отсюда, остаток пути они проделали на лыжах. При других обстоятельствах Харри, наверное, залюбовался бы залитым лунным светом заснеженным плоскогорьем. Пляшущими на небе сполохами. Или почти блаженным лицом Кайи, когда они, как в сказке, скользили по этому белому безмолвию, и ему казалось, что скрип снега под их лыжами доносится откуда-то издалека. Но слишком многое было поставлено на карту, он не мог проиграть и не желал замечать ничего, кроме работы, кроме охоты.
Именно Харри предложил Колкку на роль следователя. Он не забыл, что произошло в «Юстиции», но, если все пойдет как задумано, понадобятся навыки финна в искусстве ближнего боя. Лучше всего, если убийца появится в дневное время, тогда его возьмет одна из двух групп, зарывшихся там, в снегу. Но если он появится ночью и они не обнаружат его заранее, им придется справляться с ним самим.
Кайя и Колкка спали каждый в своей спальне, а Харри в гостиной. Утро прошло без лишних разговоров, даже Кайя молчала. Сосредотачивалась.
В зеркальном отражении в окне он видел, как Колкка собирает пистолет, поднимает его, целится ему в затылок. Сухой щелчок выстрела. Осталось двадцать часов. Харри надеялся, что убийца не заставит себя ждать.
Бьёрн Холм доставал из гардероба Аделе голубой костюм медсестры и чувствовал, как Гейр Брюн, стоя в дверях, сверлит взглядом его спину.
— А вы не заберете все? — спросил Брюн. — Чтобы мне не выкидывать. Где, кстати, ваш коллега Харри?
— В горы поехал на лыжах покататься, — терпеливо ответил Холм и рассовал вещи по принесенным с собой пластиковым пакетам.
— Правда? Интересно. Он мне не показался таким уж лыжником. И куда же он уехал?
— Не могу сказать. Кстати, о лыжах: в чем была Аделе в Ховассхютте? У нее здесь нет ничего, в чем можно кататься на лыжах.
— Ну ясное дело, она взяла мою одежду.
— То есть она взяла ваш лыжный костюм?
— А почему вас это так удивляет?
— Да вы мне тоже не показались таким уж… лыжником. — Это прозвучало более многозначительно, чем хотелось самому Холму, и он почувствовал, что краснеет.
Брюн тихо рассмеялся и повернулся в дверях:
— Верно, теперь я не лыжник, а такой… модник.
Холм кашлянул и сказал, почему-то понизив голос:
— Можно взглянуть?
— Ой, да конечно, — прошепелявил Брюн, наслаждаясь неловкостью Холма. — Пошли посмотрим, что у меня есть.
— Половина пятого, — сказала Кайя и снова передала Харри кастрюлю с лапскаусом.
[123]
Их руки не соприкасались. Они не встречались взглядом. И не разговаривали друг с другом. Ночь, которую они провели вместе в Оппсале, была так же далека, как сон двухдневной давности. — По сценарию я должна стоять на южной стороне и курить.
Харри кивнул и передал кастрюлю Колкке, тот выскреб все со дна и принялся закидывать в себя.
— О'кей, — сказал Харри. — Колкка, последишь за западным окном? Солнце уже низко, так что осторожней с биноклем, чтобы блика не было.
— Только поем сначала, — медленно и со значением произнес Колкка и направил в рот полную вилку.
Харри поднял бровь. Посмотрел на Кайю и глазами попросил ее выйти.
Когда она вышла за дверь, Харри сел к окну и стал осматривать равнину и гребни гор.
— Значит, Бельман взял тебя на работу, когда никому другому ты был не нужен. — Он произнес это тихо, но в тишине гостиной был бы слышен и шепот.
Прошло несколько секунд. Ответа не последовало. Видимо, Колкка осмыслял сам факт, что Харри заговорил с ним о чем-то личном.
— Я слышал кое-что после того, как тебя выперли из Европола. Говорят, ты во время допроса избил насильника, который был ранее судим. Это правда?
— Не твое дело, — сказал Колкка и поднес вилку ко рту. — Но это вполне могло случиться и из-за того, что он не отнесся ко мне с должным уважением.
— М-м-м… Самое интересное — что слухи распустил сам Европол. Так им было легче. И тебе тоже, я думаю. И конечно, так было легче и родителям, и адвокатам девушки, которую ты допрашивал.
Харри услышал, что жевание у него за спиной прекратилось.
— Так что все они тихо-мирно получили компенсацию, и ни тебе, ни Европолу не пришлось фигурировать в судебном процессе. Девушку избавили от необходимости выступать в суде и рассказывать, как ты выспрашивал у нее, была ли ее подруга изнасилована, и при этом так возбудился от подробностей, что принялся ее лапать. А ей, если верить служебным записям Европола, было всего пятнадцать.
Харри слышал тяжелое дыхание Колкки.
— Предположим, что Бельман тоже читал эти записи, — продолжал Харри. — Получил к ним доступ благодаря своим связям и разным обходным маневрам. Как и я. Он немного подождал, а потом связался с тобой. Дождался, пока ты совсем пал духом, почувствовал, что тебе не хватает воздуха, что ты дошел до ручки. И тогда он тебя подобрал. Вернул тебе работу и часть того самоуважения, которое ты потерял. И знал, что ты будешь платить за это лояльностью. Он покупает, когда цены на рынке падают, Колкка. Так он создает свою гвардию.
Харри повернулся к Юсси Колкке. Финн побледнел.
— Тебя купили, но тебе недоплатили, Юсси. Таких рабов никто не уважает, ни масса Бельман, ни я. Черт, да ты и сам себя не уважаешь, парень.
Вилка Колкки упала на тарелку, оглушительно дребезжа. Он встал, схватил куртку и вытащил пистолет. Подошел к Харри и склонился над ним. Харри не пошевелился, только спокойно посмотрел на него.
— И как ты заставишь себя уважать, Юсси? Пристрелишь меня?
Глаза финна побелели от ярости.
— Или, черт бы тебя побрал, наконец-то пойдешь работать? — Харри снова посмотрел в окно.
Услышал тяжелое дыхание Колкки. Подождал. Услышал, как тот развернулся. Отошел подальше от Харри. И наконец уселся у западного окна.
В рации зашумело. Харри схватил микрофон.
— Да?
— Скоро стемнеет. — Голос Бельмана. — Он не придет.
— Продолжайте наблюдение.
— Зачем? Тучи низко, если не будет луны, мы вообще не увидим…
— Если мы не увидим его, он нас тоже не увидит, — сказал Харри. — Следите, не покажется ли свет от налобного фонарика.
Человек выключил налобник. Свет ему ни к чему, он и так знает, куда ведет лыжня. К туристической хижине. Он привыкнет к темноте, зрачки расширятся и повысят светочувствительность глаз. А вот и она, темная бревенчатая стена с черными окнами. Словно там, за ними, никого нет. Свежевыпавший снег скрипел, когда он преодолевал на лыжах последние метры, отталкиваясь палками и скользя. Он остановился и пару секунд вслушивался в тишину, а потом беззвучно расстегнул лыжные крепления. Вытащил большой тяжелый саамский нож с устрашающим лезвием в форме лодки и желтой, отполированной временем деревянной рукояткой. Этим ножом удобно резать ветки для костра или горло оленю. А можно и человеку глотку перерезать.