– Вы проявляли в той или иной степени личный интерес к Ингер Холтер. Как вы реагировали на то, что вам она предпочитает других мужчин?
Томарос облизнул пересохшие губы и собрался уже что-то сказать, но сдержался. Потом кончик языка показался снова. Как у маленькой змеи, подумал Харри. Бедной черной змеи, которую все презирают, считая безобидной.
– Мы с мисс Холтер собирались поужинать вместе, если вас это интересует. Но я приглашал не только ее. Можете спросить других. К примеру, Кэтрин и Биргитту. Я очень высоко ценю хорошие отношения с подчиненными.
– Подчиненными?
– Ну, с технической точки зрения я…
– Директор бара. Ладно, директор, а как тебе понравилось, когда сюда пришел ее парень?
Очки Томароса запотели.
– У Ингер были хорошие отношения со многими посетителями, так что я не знаю, с кем из них она встречалась. Так у нее был парень? Молодчина…
Даже неопытный психолог разглядел бы неумелую игру Томароса.
– То есть тебе неизвестно, с кем она была в особо дружеских отношениях, Томарос?
Тот пожал плечами:
– Во-первых, с клоуном, но у него другие интересы…
– С клоуном?
– Отто Рехтнагель, постоянный гость. Она давала ему еду для…
– …для собаки! – выкрикнул Харри.
Томарос подпрыгнул в кресле. Харри вскочил и стукнул кулаком по ладони.
– Вот оно что! Вчера Отто в баре получил мешок. Там были объедки для собаки! Теперь я вспоминаю: у него же есть собака. В тот вечер, когда Ингер собиралась домой, она сказала Биргитте, что берет объедки для собаки. И мы все время думали, что это собака хозяина дома. Но его тасманийский дьявол – вегетарианец. Вы знаете, что это были за объедки? Вы знаете, где живет Рехтнагель?
– Господи, да откуда же мне знать? – одновременно удивился и испугался Томарос.
Он прислонил кресло к книжному шкафу.
– Хорошо. Слушайте, никому не говорите о нашем разговоре. Даже собственной маме. Иначе я вернусь и оторву вам голову. Понятно, мистер Би… мистер Томарос?
Алекс Томарос только кивнул.
– А теперь мне нужно от вас позвонить.
Вентилятор опять скулил, но никто в комнате не обращал на это внимания. Все смотрели на поставленный Юном слайд: карту Австралии с нанесенными на нее маленькими красными точками и датами.
– Вот места и даты убийств и изнасилований, за которыми наверняка стоит тот, кого мы ищем, – говорил Юн. – Ранее мы пытались выявить какую-либо пространственно-временную закономерность, но безуспешно. Теперь, кажется, Харри что-то откопал.
Юн наложил на первый слайд второй, с синими точками, которые практически полностью совпадали с красными.
– Что это? – нетерпеливо спросил Уодкинс.
– Это взято из списка маршрутов «Передвижного австралийского парка развлечений» и показывает, где он находился в определенные числа.
Если не считать стонов вентилятора, в помещении стало совсем тихо.
– О Господи, да он у нас в руках! – выдохнул Лебье.
– Возможность простого совпадения – примерно один к четырем миллионам, – улыбнулся Юн.
– Погодите-погодите, а кого конкретно мы ищем? – вмешался Уодкинс.
– Мы ищем этого мужчину. – Юн вставил третий слайд. Бледное, немного дряблое лицо, осторожная улыбка и пара грустных глаз. – Харри расскажет о нем подробнее.
Харри встал.
– Это Отто Рехтнагель, профессиональный клоун, 42 года, последние десять лет гастролировал с «Передвижным австралийским парком развлечений». Вне гастролей живет один в Сиднее, дает в городе собственные представления. Личное дело чистое. По половым правонарушениям не привлекался. Известен как славный и спокойный, слегка эксцентричный парень. Важно то, что он знал убитую, был завсегдатаем в баре, где она работала. Их связывали теплые, дружеские отношения. Очевидно, в ночь убийства Ингер Холтер шла домой к Отто Рехтнагелю. С едой для его собаки.
– Едой для собаки? – рассмеялся Лебье. – В полвторого ночи? Стало быть, у нашего клоуна тоже бывали завсегдатаи.
– Вот что смущает, – сказал Харри. – Отто Рехтнагель с десяти лет создавал себе имидж стопроцентного гомосексуалиста.
По комнате прокатились усмешки и бормотание.
– Что ж, по-твоему, такой педераст мог убить семь женщин и в шесть раз больше изнасиловать? – со вздохом протянул Уодкинс.
В комнате появился Маккормак. О теме собрания его известили заранее.
– Если ты всю жизнь был благополучным педерастом и все твои друзья такие же, то понятно, как становится не по себе, когда замечаешь, что тебе нравятся бабенки. Черт, ведь мы живем в Сиднее, единственном городе, где на людей с нормальной ориентацией смотрят косо.
В его гомерическом хохоте утонуло хихиканье Юна, глаза которого превратились в две едва различимые щелочки.
Но Уодкинс, несмотря на поднявшееся веселье, старался не уходить от темы.
– И все-таки кое-что тут не сходится, – почесал он затылок. – Действовать так холодно и расчетливо, а потом поступить так неосторожно: пригласить жертву к себе домой… В смысле, он же не знал, что Ингер никому ничего не скажет. Иначе все следы указывали бы на него. К тому же других женщин он вроде бы выбирал наобум. Зачем изменять схеме, нападая на кого-то из знакомых?
– Все, что мы знаем, – это то, что у этого гада нет никакой схемы. – Лебье подышал на одно из своих колец. – Напротив, кажется, он любит перемены. Не считая того, что жертва должна быть блондинкой, – он протер кольцо рукавом, – и должна быть задушена.
– Один к четырем миллионам, – повторил Юн.
Уодкинс вздохнул:
– Ладно, сдаюсь. Может быть, наши молитвы были услышаны и он совершил эту ошибку.
– Что теперь? – спросил Маккормак.
Слово взял Харри:
– Сейчас Отто Рехтнагель, скорее всего, не дома. Вечером у него на Бонди-Бич премьера с цирковой труппой. Предлагаю на нее сходить, а задержание произвести сразу после представления.
– Да наш норвежский коллега любит драматические эффекты, – сказал Маккормак.
– Если отменить представление, пресса сразу разнюхает, в чем дело, сэр.
Маккормак медленно кивнул:
– Уодкинс?
– Я – за, сэр.
– Отлично. Приведите его сюда, ребята.
Эндрю натянул одеяло до самого подбородка, и казалось, он уже лежит на катафалке. На опухшем лице переливались интересные краски. Лицо попыталось улыбнуться Харри, но перекосилось от боли.
– Неужели тебе так больно улыбаться? – спросил Харри.
– Мне все делать больно. Даже думать и то больно, – сердито ответил Эндрю.