– Надеюсь, ты разберешься с биноклем, – сказал Тувумба.
И только когда он уже ушел, Харри понял смысл его слов.
10
Морской ужас, мистер Бин и снова пациент
Сторож дал Биргитте фонарик:
– Если что, Биргитта, ты знаешь, где я. Смотри, чтоб вас там никто не съел, – и он со смехом вернулся в свою каморку.
Биргитта и Харри вошли во тьму лабиринтов огромного Сиднейского аквариума. Было уже почти два часа ночи, и сторож Бен запер входную дверь.
Когда Харри имел неосторожность спросить старика сторожа, почему гасят весь свет, тот разразился долгой тирадой:
– Ну, во-первых, экономим электричество. Только это не главное. Главное – мы даем рыбам понять, что сейчас ночь. Но это теперь. Ранние-то мы просто поворачивали рубильник – представляешь, какой шок испытывали рыбы, когда вокруг сразу становилось темно. Аквариум буквально гудел от немого вопля сотен рыб, в слепой панике пытавшихся спрятаться или просто уплыть отсюда поскорее.
Бен театрально понизил голос и прочертил ладонями в воздухе зигзаг, изображая рыб.
– Несколько минут они плескались и волновались. А некоторые рыбы вроде макрели, когда мы вот так вырубали свет, просто разбивались от страха о стекло. Поэтому мы начали гасить свет постепенно, как оно бывает в природе. И рыба стала реагировать лучше. По свету тело чувствует, когда день, а когда ночь. И лично я думаю, что рыбам, чтобы избежать стресса, нужен естественный суточный ритм. У них, как и у нас, есть биологические часы, и шутить с этим не надо. Вот, к примеру, в Тасмании некоторые, кто разводит баррамунди, осенью дают рыбам больше света, чтобы те, глупые, думали, что еще лето, и подольше метали икру.
– Бена только спроси – потом его не остановишь, – объяснила Биргитта. – Но со своими рыбами он беседует охотнее, чем с людьми.
Два года подряд Биргитта подрабатывала здесь летом и очень подружилась с Беном, который утверждал, будто трудится в аквариуме со дня его основания.
– Ночью здесь так спокойно, – сказала Биргитта. – Так тихо. Смотри!
Она навела фонарик на стеклянную стену, за которой из своего убежища вынырнула коричнево-желтая мурена и оскалила мелкие острые зубки. Потом фонарик высветил двух пятнистых скатов, которые, будто в замедленной съемке, плыли за зеленым стеклом.
– Красота, правда? – с блеском в глазах прошептала Биргитта. – Как балет без музыки.
Харри показалось, будто он идет по дортуару. Не было слышно ничего, кроме их шагов и равномерного тихого бульканья аквариумов.
Биргитта остановилась у одной из стеклянных стен.
– А здесь у нас живет saltie
[53]
, Матильда из Квинсленда. – В свете фонарика показалось сухое дерево, лежащее в искусственном русле реки. В запруде рядом плавало бревно.
– А что такое «saltie»? – Харри попытался отыскать взглядом какое-нибудь живое существо.
Бревно открыло зеленые блестящие глаза.
– Это крокодил, который живет в соленой воде. В отличие от f reskie
[54]
, который питается главным образом рыбой и которого не стоит опасаться.
– A saltie?
– А вот его опасаться стоит. Многие так называемые опасные хищники нападают на людей, только когда чувствуют угрозу или видят, что ты вторгаешься на их территорию. A saltie – простая, бесхитростная душа. Ему просто нужно твое тело.
На северных болотах Австралии крокодилы каждый год убивают по нескольку людей.
Харри прильнул к стеклу.
– А это не вызывает… э-э… антипатии? Кое-где в Индии истребили тигров, потому что те ели маленьких детей. А этих людоедов почему не истребили?
– В Австралии к крокодилам отношение, как к автокатастрофам. Ну, почти. Если ты проложил дорогу, будь готов, что кто-то на ней погибнет, верно? И с крокодилами то же самое. Они просто едят людей.
Харри передернуло. Матильда снова закрыла глаза – точно так же, как на «порше» убираются фары. И ни малейшая рябь на воде не выдавала две тонны мышц, зубов и злобы, скрытых в этом бревне.
– Пошли дальше, – предложил Харри.
– А вот и мистер Бин, – фонарик Биргитты указал на плоскую бурую рыбу. – Рохля-скат – так мы в баре называем Алекса, того, которого Ингер прозвала мистером Бином.
– А почему «скат»?
– Не знаю. Когда я устроилась на работу, его так уже называли.
– М-да, ну и кличка. Эта рыба любит лежать на дне?
– Да, и поэтому, когда ты купаешься, надо быть осторожнее. Он очень ядовит и выпускает яд, как только на него наступишь.
По винтовой лестнице они спустились к резервуарам.
– Вообще резервуары – не совсем аквариумы. Это просто отгороженный кусок залива Порт-Джексон, – сказала Биргитта.
С потолка зеленоватыми волнами лился тусклый свет. Волнистые полоски скользили по лицу и телу Биргитты, и Харри казалось, что они стоят под светящимся шаром на дискотеке. Биргитта направила фонарик вверх – и только тут Харри понял, что вода повсюду. Они попросту в стеклянном тоннеле в море, а свет идет снаружи, фильтруясь сквозь толщу воды. Рядом скользнула большая тень, и Харри вздрогнул от неожиданности. Биргитта тихо засмеялась и посветила фонариком на огромного длиннохвостого ската, проплывающего мимо.
– Mobulidae
[55]
, – сказала она. – Морской дьявол.
– Такой огромный! – прошептал Харри.
Весь скат был одной большой волной, и Харри от его вида потянуло в сон. Скат обернулся, махнул на прощание хвостом и черным призраком исчез в темноте подводного мира.
Они уселись на полу, Биргитта достала из рюкзака одеяло, два бокала, стеариновую свечку и бутылку красного вина без этикетки. Подарок от друга с винодельни в Хантер-Велли, объяснила она, вытаскивая пробку. Потом они лежали рядом на одеяле и смотрели в воду над головой.
Казалось, мир вывернули наизнанку. В море, как в небе, порхали рыбы всех цветов радуги и другие причудливые существа, будто вырвавшиеся из чьей-то фантазии. Прямо над ними, перебирая тонкими дрожащими плавниками, застыла блестящая синяя рыба с круглой удивленной мордой.
– Разве не прекрасно наблюдать их жизнь без спешки? – шепнула Биргитта. – Чувствуешь, как они останавливают время? – Она положила Харри на горло холодную ладонь. – Чувствуешь, как перестает биться твое сердце?
Харри сглотнул.
– Я бы не прочь, чтобы время замедлилось. Сейчас, – сказал он. – На пару дней.