Таня отскочила от стены и еле успела подхватить Юлию Николаевну, схватившуюся за сердце.
* * *
– Таня, да бесполезно туда идти! – вновь повторила Юлия Николаевна. – Сколько лет прошло… А Ганушу уже тогда было, – она задумалась, – сорок пять, не меньше.
– Ну, тут Европа, – отмахнулась Татьяна. – Люди долго живут.
– Магазина того тоже наверняка нет, – продолжала упорствовать мать. – Я города вообще не узнаю, здесь все изменилось… Ту улицу точно не найду.
– Ерунда, мама! – отрезала Татьяна.
– Но даже если встретим Гануша, что я ему скажу? – не сдавалась Юлия Николаевна. – Здравствуйте, я вернулась? Бабушка из нищей России, помогите, чем можете? Все давно минуло, Танечка. Говорить больше не о чем.
– Во-первых, ты еще не бабушка, – возразила дочь. – Помогать тебе тоже, слава богу, не нужно. Красивая, уверенная в себе, обеспеченная женщина.
– Спасибо! – заулыбалась мама.
«До чего ж мало надо, чтоб пенсионерку порадовать!» – промелькнуло у Тани.
И она горячо закончила:
– И вообще: разве тебе не интересно узнать разгадку?!
– Но если Мирослав хотел меня найти… зачем он выбрал столь сомнительный способ дать о себе знать? – задумчиво произнесла Юлия Николаевна.
– Сама ж говорила: он романтик. Решил, как у Пушкина в «Дубровском», сношаться через дупло! – фыркнула дочь.
– Но сейчас ведь не восемнадцатый век! И я далеко не юная девушка…
– Да. Ты зануда, – легко согласилась Татьяна. Закатила глаза: – Неужели не надоели еще сплошные воды, променады, процедуры? Развлечься не хочешь?!
Кажется, заразила, наконец, маму своим энтузиазмом. Та молвила:
– Ну, допустим, почему-то решил Мирослав передать мне привет через Русалкину Хатку. А приписку эту когда он, интересно, сделал?
– Давай следствие проведем. – Таня поднялась на цыпочки, прищурилась, доложила: – Я не эксперт, конечно. Но ощущение, что гораздо позже. «Юля с Мирославом» совсем почернели, почти не видно. А эта запись на вид гораздо свежей. Могу попробовать дату определить.
Прошла вдоль стен беседки, испещренных надписями, присматривалась. Наконец, вынесла вердикт:
– Если учитывать уровень потемнения… гораздо позже, чем была ваша с ним любовь. Лет пятнадцать-двадцать назад.
– Тогда совсем ерунда получается, – твердо молвила мама. – Хочешь сказать, что Мирослав решил со мной объясниться лишь спустя долгие годы? Да еще через продавца в магазине?! А с чего он вообще взял, что я снова окажусь здесь? Зайду в Русалкину Хатку?!
– Он ведь не ошибся – ты здесь оказалась и в беседку зашла, – пожала плечами дочь. – Мирослав твой, видно, психологию знает. Убийцу всегда тянет на место преступления, нормального человека – туда, где он был счастлив. Он просто допустил, что когда-нибудь ты снова приедешь в Карловы Вары. Пойдешь, конечно, в беседку – вздыхать о давней любви. Увидишь приписку. И решишь узнать: почему он тогда – сто лет назад – на свидание не пришел.
– Но к чему эта романтическая чушь? Почему было просто не позвонить мне? Не написать? – обиженным голосом повторила мама. – Адрес у меня до сих пор тот же самый.
– Фу, маман! – проворчала Татьяна. – Что за пенсионерская черта – бесконечно пережевывать, гадать, предположения строить? Вспоминай лучше, где магазин был. Найдем Гануша – обо всем расспросим. Не найдем – и не надо.
– Ох, не по душе мне все это, – вздохнула мама.
Однако в антикварный магазин свою дочь привела. Причем нашла его довольно уверенно – всего полчаса поплутали.
– Просто глазам своим не верю! – Юлия Николаевна замерла у витрины. – Ничего не изменилось, ничего!..
– Да, самая натуральная лавка старьевщика, – пригвоздила Таня.
Она с презрением рассматривала выставленные за стеклом истертые чашки, потемневшие от времени бокалы. Явно ношенные украшения. Вязаный платок с парой проплешин. Не старины ощущение возникало, а банальной, убогой, неприкрытой старости.
– Как он не разорился до сих пор? – пробормотала Татьяна и решительно распахнула дверь в магазин. Приветственно звякнул колокольчик, пахнуло пылью. А из полумрака им навстречу выступил огромный, бородатый, с глазами навыкате старик. Но пусть внешность удручающая, улыбка оказалась теплой, речи – сладкими:
– Рад вас видеть, пани! Чем могу помочь?
Обратился он к ним – к Таниной радости – на английском (она не то что стеснялась родной страны, но всегда расстраивалась, когда ее национальную принадлежность определяли с первого взгляда).
– У вас есть украшения с бриллиантами? – тоже на языке Шекспира поинтересовалась Садовникова.
Однако мама тут же разрушила легенду о двух богатых англичанках – пробормотала по-русски:
– Гануш! Это вы?..
Старик в недоумении уставился на нее.
А она приблизилась к нему почти вплотную и вдруг выдернула из своего тщательно уложенного пучка шпильки. Волосы рассыпались по плечам, Юлия Николаевна улыбнулась – задорно, молодо.
В лице старика что-то дрогнуло.
– Юля? – неуверенно пробормотал он. – Из… Советского Союза? Из России?
– Да, Гануш.
Таня услышала в мамином тоне неприкрытое кокетство. Юлия Николаевна лукаво улыбнулась пожилому продавцу:
– Вы по-прежнему злитесь, что я лишила вас дома?..
И смутила ведь старика! Гануш смущенно потупил взор, пробормотал:
– Ох, Юля… мне до сих пор стыдно за тот день… за обстоятельства, при которых мы познакомились… я вам тогда столько ерунды наговорил.
– Дело прошлое, – отмахнулась она.
И – почти нежно! – коснулась руки продавца. Выговорила с интимным придыханием:
– А сейчас я действительно очень рада вас видеть!
Продавец, показалось Татьяне, ужасно смутился. Выхватил вдруг тряпку, зачем-то начал протирать прилавок. Все бормотал:
– Поразительно, просто поразительно…
Окинул Юлию Николаевну оценивающим взглядом, галантно изрек:
– Я уже сам древность. Как все вещи здесь, в лавке. А вы не изменились почти.
На Таню – никакого вообще внимания, даже немного обидно (обычно продавцы, тем более пожилые, да за границей, перед нею всегда стелились).
А тут все внимание маме. Извлек откуда-то снизу запыленную бутылку. Бокалы схватил прямо с витрины, налил себе и Юлии Николаевне. Сообщил:
– Это очень старое вино. Тех, давних, времен. Я специально хранил его на счастливый случай. Такой, как ваше возвращение!..
И смотрит на маман – будто на королеву.
Таня хмыкнула. Но встревать в идиллию пожилых голубков не стала. Скромно отошла в сторонку, принялась разглядывать товары (больше похожие на экспонаты в провинциальном музейчике). Однако к разговору прислушивалась. А когда прозвучало имя Мирослав, а мама ахнула – быстренько вернулась к прилавку.