Смерть в Византии - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Кристева cтр.№ 42

Поползли слухи о резне, свершаемой рыцарями на всем протяжении пути. Эбрару о бесчинствах солдат Сен-Жиля было известно больше, чем Радомиру, зато рыбак слышал о том, что кое-кто дрожал при одном упоминании имени графа Эмихо из Лейзингена, хваставшего тем, что якобы на его теле чудесным образом отпечатался крест; тот чинил расправу над иудеями — правда, далеко отсюда, в Спире, Вормсе, Праге, Волкмаре; в Майнце зарезал тысячу ни в чем не повинных людей, в Кёльне сжег синагогу — несчастные укрылись в ней, а архиепископ воспользовался этим, чтобы обратить их в иную веру, но главный раввин с ножом набросился на гостя… И все это за весну и начало лета 1096 года. Радомир с тайным удовольствием доносил обо всех этих ужасах Эбрару: «Простите, если я коверкаю названия ваших городов, но, видите ли, ваши крестоносцы…» Не мог Эбрар следовать за солдатами до Иерусалима, никак не мог, пусть его правильно поймут. Он покинул лагерь крестоносцев, и больше о нем не слыхали.

Измена племянника ослабила Адемара. Лишившись преданного близкого человека и сподвижника в этой толпе рыцарей, полных предрассудков, только и толкующих что о войне и наживе, епископ из Пюи недолго прожил, преждевременно унесенный то ли чумой, то ли столкновением со взбешенным воякой, вскоре после того, как в Антиохии было найдено Святое Копье.

Эбрар продолжал носить крест, под которым в его груди жила память о кратком прикосновении к телу лишившейся чувств принцессы. Обжигающий холод ласки, ζχθυς, анаграмма Христа, мистическая эмблема Спасителя. Он был навсегда потерян для своих. И никто из них с тех пор, если верить Себастьяну, его больше не видел.

— А что же Анна? Ничего. Ни словечка никогда и никому. Одни Зоя и Радомир знали, но молчали, сохраняя все в полной тайне. Ее тело, внезапно проснувшееся и потянувшееся навстречу Эбрару в водах Охридского озера, навсегда уснуло. При том, что она выносила восемь детей, из которых выжили лишь четверо. Она больше не одевалась в белые холщовые или льняные рубашки, не купалась на природе, а облачилась в тяжелые, цвета крови парчовые одежды и отозвалась на призыв родителей вернуться в столицу. Было ясно: ее выдают замуж, причем немедля, прямо в день ее рождения 1 декабря — четырнадцатилетняя девушка ее положения не может больше ждать, особенно ежели Комниным необходимо заручиться поддержкой Вриенниев. Мы, победители, заключим мир с семьей побежденных, и потому ты предназначена Никифору, сыну Вриенния, полководца, это именно то, что требуется твоему отцу в данную минуту: так стоял вопрос. И речи не могло быть о том, чтобы воспротивиться, Боже упаси! И хотя Анна думала об Эбраре, она никому, даже самой себе, в этом не признавалась. Она выполнит свой долг — сперва выйдя замуж за того, кого нужно, затем создав историю царствования отца, которая останется на века, а прочее никого, кроме нее одной, не касается. Кем же был для нее Эбрар? Мужчиной, крестоносцем, посланником Христа или Аполлона? Тайна.

Так вот, Норди, какой роман об Анне сочинил Себастьян. Теперь ты веришь, что он был влюблен в свою героиню? Как видишь, он опасен, ведь его манит за собой мечта, он гонится за неким чувством, а все прочее для него не существует. На что может пойти экзальтированный человек, которого любая реальность способна только разочаровать? Да на все что угодно: сбежать, покончить с собой, отправиться на священную войну, стать террористом, интегристом, камикадзе. У меня нет ответа, как именно он поступил, однако в нем открылась некая бездна, способная привести его в том числе и к преступлению. Чтобы отыскать его, нужно заглянуть в эту бездну. Любовь ведет к преступлению, не возражай, вот увидишь, я чувствую интуитивно. Разве ты не любишь говаривать: «Стефани — наш главный детектив».

— Гм, гм…

Норди молчит, но он уже настроился на волну Анны — Стефани — Себастьяна, его удалось поддеть на крючок история принцессы, даже если он еще и не понимает, что это может дать, если, допустим, перевести это в конкретную плоскость и пустить Попова с бригадой по следу. Но по какому следу, черт подери! Должна же быть хоть какая-то зацепка? Шах-Минушах давно уснула. И правильно сделала. Чем же ему озадачить Интерпол? Что ответить на запросы по поводу серийного убийцы? Тому же Фулку Вейлю? В Париже вечно интересуются тем, что их не касается.

Вот Стефани этими вопросами не задается, читает себе хронику Анны, все ей нипочем, даже в разгар жары. Что, правда, не лишено очарования. Не так ли, Шах?

Минушах урчит во сне. Когда она погружена в глубокий сон, у нее появляется славянский акцент.

— Разумеется, Анна ни словом не обмолвилась о встрече с вашим общим предком в своей «Алексиаде». Что не является доказательством того, что этой встречи не было вовсе, тут Себастьян прав. Анна просто не говорит всего. «Алексиада» ведь книга ангажированная, написанная с определенной целью. Тебе нужны примеры? Вот один из худших: она как будто бы не принимает в расчет роль Папы Урбана II в крестовом походе; разве она не пишет, что латиняне, издавна точащие зубы на Византийскую империю, желали овладеть ею «благодаря предлогу, нашедшемуся в предсказании Петра Пустынника»? Или же вот еще: она пишет, что латиняне, подгоняемые голодом, «явились к Петру, епископу». Она упорно не называет Адемара и приписывает духовную власть над такими-сякими крестоносцами (к тому же еще и жертвами «безумия, худшего, чем то, что овладело Иродом») все тому же Петру. А кто он — тот ли Кукупетр, который вызывал ядовитый смех Вольтера, или же провансальский писец Петр Варфоломей, принявший участие в деле со Святым Копьем. Последний и тогда уже, и в наши дни признается сумасшедшим, антиподом ясновидящего Адемара, не способным держать речи, которые ему приписывает Анна: «Вы дали обет хранить чистоту до тех пор, пока не будете в Иерусалиме. Боюсь, что вы нарушили этот обет, поэтому Бог теперь не помогает вам, как прежде. Обратитесь к Господу, покайтесь в своих грехах; облекшись во вретище, осыпав себя пеплом, явите свое раскаяние горячими слезами и всенощными. Тогда и я постараюсь вымолить вам милость у Бога». Один лишь Адемар Монтёйльский мог так обращаться к солдатам, но о нем-то она как раз никогда и не упоминает. Делает ли она это намеренно из-за его племянника Эбрара, посланного им на берег Охридского озера?

Здесь роману должно прерваться — прозорливому комиссару Санта-Барбары есть что сказать:

— Секундочку, Стефани. Ты хочешь, вернее, вы с Себастьяном хотите внушить мне, что в те времена существовала Церковь, выступавшая против священной войны, объявленной Церковью? — На самом деле Рильски очень мало волнует суть богословских споров, ему нужен только Себастьян, выходящий из-под пера Стефани этаким двойственным типом: в фас — романтический герой, чуть ли не записавшийся в крестоносцы ради писательницы, жившей девять веков назад, в профиль — темная личность, может, даже и серийный убийца. Пока лучше промолчать и мысленно устремиться по предложенному следу вместе с Шах, которая всегда идет к главному кратчайшим путем. При этом есть несколько возможностей повести себя. Например, дать понять Стефани, что этот роман об Анне, сочиненный Себастьяном и так увлекший ее, захватил и его. Уже ясно, к чему это приведет: Стефани недооценивает свою эрудицию сыщика-интеллектуала. Он преподаст ей между делом урок. Но это чуть позднее… — Специалисты отмечают нарастающую резню среди иудейского населения с начала Первого крестового похода, ты сама намекнула на это только что. Это, конечно, не мой конек, но все же и впрямь шла священная война! А не искал ли наш бесценный ученый муж способов удрать под прикрытием любовной истории?