— Это называется канфардия, — спокойно сообщил Гай. — Этот напиток возбудит тебя так, как ты еще никогда не возбуждалась, но удовлетворения ты не получишь до тех пор, пока я этого не захочу. — Он подтолкнул чашу к се губам.
Вопреки своему желанию Белли выпила до дна. На вкус зелье оказалось очень кислым. Потом Гай протянул ей стебель травы, вызывающей любовный экстаз. Гай говорил ей когда-то, что в древности ее использовали для оргий. Белли со страхом и отвращением прожевала и проглотила травку, не в силах противиться воле своего мучителя.
Затем Гай отвел ее обратно в спальню и велел ей раздеться. Сам он тоже разделся донага. Потом он велел ей встать в середине комнаты. Очертив вокруг нее кольцо, он насыпал по кругу пурпурный порошок корня цикламена, все время шепча какие-то заклинания. Изабелла была перепугана до полусмерти. Вдобавок у нее начинала кружиться голова. Ей казалось, что кровь закипает у нее в жилах и всем ее существом овладевает непреодолимое вожделение.
Заметив выражение ее лица, Гай Бретонский зловеще улыбнулся:
— Ах, моя крошка, ты уже начинаешь понимать, в чем дело! Но прежде чем тебе полегчает, вначале будет гораздо хуже. Не сходи с этого места. Я должен принести еще кое-что. — Он поспешно вышел из комнаты и тут же вернулся. — Этот крем называется кифи, — сообщил он. — Кифи сделает твою кожу на редкость чувствительной, моя малышка, — пообещал он и без дальнейшего промедления натер этой мазью все ее тело, ничего не пропуская, даже между ног.
Затем, разбрызгав поверх корня цикламена масло можжевельника, он зажег его. Теперь Белли окружало кольцо пламени. Гай снова пробормотал какие-то непонятные слова, обойдя вокруг Белли.
Потом Гай Бретонский перешагнул через огонь и вступил в круг, крепко обняв свою жертву одной рукой. Другая рука его принялась поглаживать ее тело.
— Какая ты нежная, — тихо произнес он, целуя ее в мочку уха. Язык его стал ласкать розовый завиток ушной раковины.
Изабелла застонала. Прикосновения его пальцев и языка были осторожными, но причиняли ей немыслимую муку: так сильно в ней успело разгореться желание.
— Пожалуйста! — всхлипнула она. — Прошу вас!
— Видишь ли, дорогая моя, — произнес Гай, — я не захотел наказывать тебя плеткой. Это маленькое наказание причиняет куда более утонченную боль, не правда ли?
Раздвинь ноги! — велел он, и Белли торопливо повиновалась. — А теперь, — обманчиво ласковым тоном проговорил он, — раздвинь эти складочки своими пальцами и покажи мне свою маленькую жемчужину. — Белли снова повиновалась, и Гай продолжал:
— Если ты закроешься без моего позволения, то мучения, которые испытываешь ты сейчас, покажутся тебе сладкими по сравнению с чарами, которые я тогда наложу на тебя. Белли. Ты понимаешь, моя крошка?
Белли кивнула, с ужасом пытаясь угадать, какой новой пытке он собирается подвергнуть ее беспомощное тело. Она увидела, что Гай сел перед ней на пол, скрестив ноги, и достал откуда-то длинное перо с остро заточенным концом. Кончик пера он приложил прямо к самой ее жемчужине. Это доставило на редкость приятное, но вместе с тем и болезненное ощущение. Зрачки Белли расширились от ужаса. Гай неутомимо водил пером туда-сюда по ее раскрытым прелестям, лишь иногда давая ей короткую передышку, поглаживая ее нижние губы оперенной стороной.
— Вы хотите убить меня! — выдохнула Белли.
Гай зловеще улыбнулся.
— Ты держишься неплохо, — заметил он.
Протянув другую руку, он взял кубок, который она прежде не замечала, и поднес к своим губам. Белли показалось, что он достает все эти предметы прямо из воздуха.
— Напиток, который я пью, называется сатириком, — сказал он. — Благодаря ему мое орудие не подведет меня этой ночью.
Осушив кубок, он отбросил его в сторону, но Белли не услышала удара о каменный пол.
Только теперь Гай Бретонский отложил перо, которым мучил ее все это время. Огненное кольцо угасло.
— Можешь ненадолго закрыться, — сказал он и, взяв ее за руку, вывел из волшебного круга и подвел к козьей шкуре, лежащей на полу перед камином. — Встань на колени, — велел он. — Сначала я возьму тебя, как жеребец берет кобылу в поле. — И, пристроившись у нее за спиной, он вонзил свое необычно увеличившееся орудие в ее горящую плоть.
Изабелла вскрикнула: отчасти от облегчения, отчасти от боли, ибо этой ночью он был просто огромен и вошел в нее еще глубже, чем обычно. И это было только начало. В последующие несколько часов Гай использовал Белли во множестве разнообразных поз; он велел ей умастить его жезл козьим жиром, умножавшим мужскую силу, и стал поистине неутомим. Когда он наконец решил, что с нее хватит, Белли уже была наполовину без сознания.
— Ты больше никогда не станешь смеяться надо мной, Белли, — сказал он и, проведя рукой перед ее глазами, погрузил ее в сон.
Когда Изабелла наконец проснулась, она обнаружила, что лежит в постели, но Гая рядом с ней не было.
Она лежала тихо, надеясь, что осталась в комнате одна.
Все ее мышцы болели, между ног саднило. Прошлой ночью Гай Бретонский проявил себя с той стороны, с которой Белли надеялась никогда больше не увидеть его.
И, почему? Потому что она сказала, что любила своего мужа, и Гай почувствовал в этом угрозу. «Неужели ваше колдовство не может заставить меня полюбить вас?» Этот невинный вопрос заставил его выплеснуть на нее весь свой гнев.
И тут в ее мысли прокрался другой, очень странный вопрос. А видела ли она вообще, чтобы Гай или Вивиана совершали настоящие колдовские деяния? Да, верно, они делали зелья и мази, но Белли ни разу не видела, чтобы они превращали какую-нибудь вещь в другую. Она не видела, чтобы они вызывали ветер или прекращали дождь. А разве не этим должны заниматься колдуны?
Любая старуха ведьма в лесу умеет готовить любовные зелья и притирания. А колдуны занимаются по-настоящему важными вещами; по крайней мере Белли всегда так считала. И за исключением странного состояния Хью, она не видела в этом замке никаких признаков серьезной магии.
А как насчет того страстного возгласа, который издал Гай в своем гневе? «Истинная любовь не приходит насильно!»
Может ли быть, что здесь вообще не замешана никакая магия?
Если же магии нет, то кто же она. Белли, после этого?
Легковерная, упрямая дура! Некогда, возможно, потомки великого Мерлина и впрямь владели могущественной магией, но за прошедшие века эта магия, должно быть, утратила свою силу. Не исключено, что они пользовались памятью об этом, чтобы запугать своих соседей и заставить их держаться подальше от Ла-Ситадель. Иначе почему Гай Бретонский подверг ее этой ночью таким пыткам? Если бы он был настоящим магом, то наложил бы на нее заклятие и заставил бы ее полюбить его и забыть своего мужа. Он бы не вышел из себя от ревности к ее якобы покойному супругу.
— Какой же дурой я оказалась! — упрекнула себя Изабелла Лэнгстонская, чувствуя, как закипает в ней ярость.