Катер медленно шел вдоль берега, метрах в десяти от
набережной, уже рассвело, и в нежном акварельном, нереальном утреннем свете
Мазур увидел и в самом деле прелюбопытное зрелище: насколько хватало взгляда,
по набережной смеющимися кучками и в одиночку устало брели дамы в
экстравагантных туалетах, рассыпая вокруг острые лучики бриллиантового сияния,
и кавалеры, в большинстве своем одетые отнюдь не в старинном стиле. Над
пальмами витали смех, усталые, чисто по инерции звучавшие азартные выкрики, а
также незатейливый русский мат.
– С такси в эту пору здесь хуже некуда, – сказала
Олеся. – Вот и чапают наши хозяева жизни пешочком пару верст до своих
люксовых отелей. Иногда дорога брильянтовыми сережками и прочей мишурой
прямо-таки усыпана...
– Вы, часом, классовую ненависть не испытываете ли к своим
работодателям? – спросил Мазур.
– Ни капельки. А вы?
– А на кой черт? – пожал он плечами. – Мне и без
нее комфортно.
Он замолчал, всмотрелся, пытаясь определить источник
казалось бы невозможных здесь звуков. Сдвинул верхнюю половинку выгнутого окна,
прислушался. Нет, никаких сомнений – рассыпчатые переборы баяна.
Вскоре обнаружился источник музыки – особенно когда устало
шагавшие дамочки стали рассыпаться в стороны с визгом и вполне цензурными комментариями.
По-над берегом, под ожесточенный бряк бубенчиков, неслась запряженная медвежьей
тройкой повозочка, сама по себе производившая немало шума. Мишки в намордниках,
можно бы выразиться, закусили удила, неслись со всех своих косолапых ноженек, по
сторонам повозки бдительно бежали цыгане, сверкая вымученными улыбками и устало
выкрикивая что-то стандартное типа «Ай, жги, ромалэ!» А в повозке, как-то
ухитряясь удерживать равновесие, возвышался лысый Вадик, любитель
ностальгических дискотек – и с большим воодушевлением, растягивая меха до
предела, ж а р и л «Катюшу». Довольно, надо сказать, умеючи. Косолапили тяжелой
рысью медведи, грохотали колеса, кидались в стороны, ломая каблуки,
расфуфыренные дамочки, провожая затейника теми самыми словечками, что звучали
тридцать лет назад на танцплощадках, а Вадик, сияя искренней улыбкой
счастливого человека, орал:
– Гармонист был очень пьян, растянуть не мог баян! Два
помощничка в момент разодрали инструмент! Держись, Франция, чтоб тебе вустрицей
подавиться!
Вот именно, подумал Мазур с определенным злорадством.
Держись, Франция, а также вся остальная Европа. Эти здешние идиоты полсотни лет
пугали друг друга краснозвездными танками и комиссарами с ножом в зубах – и
ведать не ведали, что боялись вовсе не тех. А уж от э т и х войсками НАТО хрен
загородишься, старушка Европа...
Нарушая его приятные размышления, Олеся негромко сказала:
– Только не думайте, что вы одним махом разрубили в е с ь
клубок проблем...
– Да что вы, я и не думаю, – сказал Мазур. – Я уже
примерно понимаю расклад. Те, кто против вас работают, не угомонятся. Попробуют
что-то другое – и, быть может, то, что благодаря мне этот ваш воротила в
Ньянгаталу не попадет, им только прибавит прыти. Правильно понимаю?
– Абсолютно, – кивнула Олеся с усталым и крайне
серьезным лицом. – Игра раскрутилась так, что никто уже не остановится.
Вряд ли у т е х хватит сил и возможностей на серьезный переворот, такие вещи
просто не делаются, вы наверняка лучше меня знаете... Но вот очередной а к ц и
и против президента следует ждать очень скоро.
– Я понял, – сказал Мазур, глядя вслед унесшейся
медвежьей тройке. – Когда в Африку?
– Послезавтра. Вы готовы?
– Всегда готов, – сказал Мазур спокойно.
Глава 11
Ностальгия поутру
Ах, что это было за зрелище! Жаль только, никого из старых
знакомых не случилось поблизости, чтобы полюбоваться и оценить в полной мере...
Из знаменитого отеля «Негреско» (числится в десятке лучших
отелей мира) беспечной походочкой хозяина жизни вышел адмирал Мазур – в светлом
легком костюме, светло-синей рубашке и соответствующих туфлях. Швейцар
распахнул перед ним дверь, и Мазур небрежно прошествовал, так привычно, словно
был благородным доном из тех, у кого даже собака в конуре и мыши за печкой
имеют родословную, уходящую к крестоносцам.
Двигаясь все так же раскованно и несуетливо, с видом
человека, которому все окружающее успело смертельно надоесть, он шел по
знаменитой Английской набережной. Справа росли темно-зеленые пальмы, в большом
количестве и совершенно прозаически, как в России лебеда. За пальмами и
невысокой балюстрадой, значительно ниже, опять-таки во множестве торчали зонты,
синие в белую каемочку, и синие шезлонги, пустые пока что все до единого.
Справа белело скучное здание, больше всего похожее на коробку из-под обуви с
минимумом архитектурных излишеств, – Мазур так и не выяснил, что там
расположено, да и не собирался этим заниматься. Лениво врастал в буржуазный
быт, поскольку делать было совершенно нечего, а до назначенной встречи
оставалась еще чертова уйма времени.
Опершись на балюстраду, он оглянулся на знаменитый отель.
Честно говоря, Мазура он разочаровал. Впервые он это название встретил еще в
детстве, читая том из «Библиотеки приключений» с романами о комиссаре
Мегрэ, – да и потом не раз сталкивался. А когда увидел своими глазами,
разочаровался. Подсознательно ждал увидеть некий огромный дворец – а оказалось,
довольно скромная построечка, без особого размаха и грандиозности...
Какое-то время он пытался определить, по какой именно дороге
удирал по крыше от полиции убивец из повести Сименона, но скоро бросил это
бесполезное занятие – столько насчитал п у т е й о т х о д а, что и гадать
бесполезно. Лично он, доведись ему смываться по крыше «Негреско», выбрал бы...
– Кирилл Степанович? – негромко произнесли
рядом. – Не уделите ли немного времени?
Произнесено это было по-английски – либо коренной американец
изъяснялся, родом из Новой Англии, либо удачная подделка. Голову Мазур повернул
абсолютно спокойно, без малейшей нервозности. В конце концов, он здесь пребывал
совершенно легально и не было поводов бояться кого бы то ни было. Да и
работодатели – люди серьезные, за ними, как за каменной стеной...
Рядом с ним, так же опершись на балюстраду, примостился
абсолютно незнакомый субъект, одетый вполне прилично, примерно ровесник Мазура,
разве что пониже и поуже в плечах. Физиономия у него была примечательная: все
по отдельности, нос, губы, взгляд, прическа и прочее было самым обыкновенным –
но, собранное вместе, позволяло сходу обозвать незнакомца ш п и к о м. Такая уж
у него была рожа, моментально вызывавшая не самые приятные ассоциации – то ли с
худшими образчиками отечественных особистов, то ли опять-таки не с самыми
лучшими импортными сыскарями, в свое время пытавшимися то там, то сям осложнить
жизнь тому, за кого в данный момент выдавал себя Мазур.
– А вы прекрасно держитесь, – сказал незнакомец с
ухмылочкой. – Даже ухом не повели...