– Девушки за ним и сюда последовали? – усмехнулась
Даша.
– Да. Все замыкается на девушках – они выследили,
догнали, твердо намерены убить… Когда с ним можно будет поговорить, я
совершенно не представляю. Иногда это затягивается. Попробуйте позвонить дня
через три, возможно, что-то и определится…
– А вы уверены, что анализ не проморгал наркотиков?
– Ручаться, конечно, на все сто процентов нельзя. Вы же
понимаете, при нашей спешке и запарке… Пациенты Кашпировского давно схлынули,
зато волной пошли вкладчики МММ и аналогичных заведений… Вчера даже Мавроди
привезли – ну, самозванца, понятно.
– Так, – сказала Даша. – А можете вы у него
одноразовым шприцем откачать капельку крови, да мне шприц и принести?
– Это бессмысленно. В крови у него сейчас столько
нейролептиков, что никакой анализ не отличит следов лечения от чего-то
принятого ранее. Я перекинулся парой слов с завотделением – он на наркотики не
грешит. Совершенно не тот анамнез. Все прекрасно укладывается в картину острого
галлюциногенного психоза.
Даша лихорадочно размышляла. Потом энергично тряхнула
головой:
– Санитары там в комплекте?
– У нас же вечно недокомплект.
– Будет вам санитар, – сказала Даша, решив
использовать на всю катушку временное обилие подчиненных. – Он к вам через
часок приедет, и вы, кровь из носу, моментально его туда устроите как
племянника жены брата соседки тестя, скажем. И сделаете так, чтобы он как можно
быстрее вышел в смену…
Глава 14
Прыткий кузен
Дверь распахнулась, когда Даша снимала пуховик с вешалки, а
сержант Федя топтался рядом, галантно пытаясь помочь и не уронить при этом
зажатых под мышкой учебников (ибо твердо решил, очарованный крутыми операми и
Дашей конкретно, на будущее лето поступать в Шантарскую милицейскую школу).
Появился бородатый тип с просветленно-пугливой, слегка
опухшей физиономией индивидуума, которому удалось благополучно, без «белки»
выскользнуть из длительного запоя – но маяться болями в организме и тягостной
бессонницей предстояло еще с недельку. Диагноз при взгляде на такую рожу
бывалый опер ставил с лету. Даша решила сначала, что это какой-то антиобщественный
элемент вновь перепутал двери – что случалось в среднем раза три в неделю,
поскольку поблизости от Дашиной резиденции располагался ведавший участковыми
майор Акимушкин, – но тут же следом вошел веселый Косильщик, хлопнул
бородатого ладонью по спине:
– Заходи, Веласкес, не тушуйся…
Честное слово, он прямо-таки сиял – не отрекомендованный
Веласкесом, а Косильщик. Была в нем этакая усталая гордость, прекрасно Даше
знакомая. Она, выжидательно держа пуховик на руке, спросила:
– Ты кого привел? Ему бы в пивбар, болезному…
– Перетерпит, – безжалостно сказал
Косильщик. – Садись, Веласкес, покури…
Даша за локоть оттащила его в сторону:
– Что за улов? Мне ехать надо…
– Куда?
– На Каландаришвили, – сказала она шепотом. –
Интересное кино закручивается – наша малолетняя Анжелика и в самом деле та, за
кого себя выдавала, вот только нет у ее родителей еще и старшей дочки Нади.
Один пацан Витя десяти лет. А Надежда из «Шантарск-Телестар», что живет рядом с
Житеневым, носит совершенно другую фамилию и в родстве с Изместьевыми не
состоит ни с какой стороны…
– Подождут, никуда не денутся, – так же тихо
ответил Косильщик. – У меня нашелся гриб поинтереснее. Свидетель по
Шохиной… По тому утру.
Даша, не тратя время на восторженные реплики, повесила
пуховик на вешалку, жестом отослала Федю «погулять» и еще раз обозрела
«Веласкеса», сидевшего на краешке стула так, словно стул был хрустальный, и
благостно смолившего сигаретку, зажатую меж большим и указательным пальцем
трясущейся руки. При одном взгляде на него хотелось пивка. С одной стороны,
полагаться на таких свидетелей иногда выходит весьма опрометчиво. С другой же –
давно известно, что порой лучшие свидетели получаются из одержимых бессонницей
старушек, равно как запойного народа и влюбленных – две последние категории
сплошь и рядом оказываются в самых неожиданных местах в самое неожиданное
время…
– Ладно, – сказала она напарнику. –
Посмотрим… Он что, в том доме живет?
– Ага. Только в другом подъезде. Веласкес – это не
кличка. Он у нас – Веласкес Степанович Тихомиров.
– Понятно, – сказала Даша. – Папа был
художник?
– Искусствовед, – тихо поведал в пространство
Веласкес без кавычек. – В областном музее работал.
– Бывает, – кивнула Даша. – В школе не
дразнили?
– Разве что Вилкой…
– Ну, это еще ничего, – дружелюбным тоном сказала
Даша, подсаживаясь поближе и сделав самую располагающую физиономию. –
Знала я одного Лагшмивара, честное слово, – Лагерь Шмидта в Арктике – так
у того школьное прозвище без содрогания и вспомнить нельзя… А вы сами, часом,
не художник будете?
Он кивнул, но тут же уточнил:
– Непризнанный.
– Бывает, – понятливо кивнула Даша. – Я в
прошлом году вела дело по убийству в мастерской, предмет изучила. Интриги и
зависть или безжалостная поступь рынка?
– Все вместе. Плюс изобилие алкоголя в круглосуточной
торговле.
Даша окинула его откровенным взглядом:
– Ну, не скажешь вообще-то, что на вас лохмотья…
– Оформительством подрабатываю, кормлюсь при новых
русских и старых инородцах…
– Дальше попробую угадать, – сказала она. –
Ради тренировки дедукции. Сдали заказ, получили денежку…
– Ага. Магазин на Котовского. Раньше там была бакалея,
а потом закрыли и устроили салон мебели…
Распахнулась дверь, что-то весело договаривая на ходу,
влетели Славка с Толей. Даша яростным жестом приказала им убраться в уголок и
притихнуть.
– Салон я уделал в западных стандартах, им понравилось.
И не обманули, надо заметить. Отдали все до копеечки, и еще добавили парочку
бутылок, у них там закупили гору алкоголя для презентации. Пошел я домой и стал
тешиться алхимией – перегонял разрисованную бумагу в спиртное. Благо нет у меня
дома препятствий для таких опытов – то бишь юбок. Я человек вполне
гетеросексуальный, – поторопился он уточнить. – Только стараюсь их у
себя не селить, а то не успеешь оглянуться, как их растащит стенку покупать и
моющиеся обои клеить… В общем, проснулся я, глянул вокруг и определил, что
сосуды все опустели, а за окном темнота – то ли утро, то ли вечер. Взял денежку
и пошел в ларек. Хорошо этак идти, когда есть деньги и знаешь, что ларек
открыт, как на крыльях тебя несет над собачьими какашками, просветленный ты и
добр душою ко всему сущему…