Разлив по чашкам кофе, Игорь уселся напротив:
– Слушайте, а мне-то рассказать подробно можете? Или я
считаюсь недостаточно близким родственником?
– Нет тут никаких секретов, – сказала Даша. –
Вот только я, уж простите, рассчитывала на родителей, хотела порасспросить… А
вы-то, видимо, с ней виделись раз в год?
– Если не реже. Батя переехал в Томск, когда мне шел
пятый, а Ритки и в проекте не было. Да все равно ведь – родня. Симпатичная
росла пацанка. Только с ветерочком в голове, такое мое впечатление. Училась
прекрасно, готовилась поступать – а все равно с ветерочком… Или это в мои
старые годы так кажется, или профессиональный рефлекс…
– А вы, простите, как на хлеб зарабатываете?
– «Ахерон». Частное сыскное и охранное. Служил в
десанте, потом поступил было на иняз, предки дожали, да через год как-то
вынесло на эту контору… Ничего, прижился. Заведение приличное.
– Ну, как ни цинично звучит, это и лучше, –
сказала Даша. – Изнаночки навидались…
Она рассказала все основное, кратенько, без особых красот. О
заведении, где Риточка подрабатывала, не умолчала, но про фаршированную
пудреницу, само собой, не проболталась, она и родителям не стала бы
рассказывать.
Кузен слушал, набычившись. Когда понял, что Даша закончила,
закурил, помолчал, глядя на стену, выложенную пестрыми кафельными плитками в
колерах хохломских ложек. Спросил угрюмо:
– А клиента вычислили? Вот бы кого подержать за
кислород…
– Не надо, – мягко сказала Даша. – Все
прекрасно понимаю, но знаю я вас, частных сыскарей – что есть сил коллегам из
штатовских романов подражаете…
– Все-таки сестренка, хоть и двоюродная. А родители так
и не знают ничего…
– Не надо, – повторила Даша. – Тут, Игорь,
работает маньяк, а уж его-то вы в чужом миллионном городе ни за что не
нащупаете. Так что езжайте домой, ничего лучшего и придумать невозможно…
…Городская травматология, как и вся знаменитая
тысячекоечная, пахла болезнями и болью, пропитавшими огромное угрюмое здание
без малейших архитектурных излишеств – прямо-таки на молекулярном уровне. И
замечали этот запашок, печальную ауру, как это обычно бывает, те, кто угодил
сюда впервые в жизни, оказавшись постояльцем казенной койки, либо навещая
такового. Те, кто здесь работал, подобно самому зданию, пропитались неизбежной
дозой профессиональной холодности. Даша к ним примыкала – у нее с «тыщей» связь
была давняя и довольно однообразная. Пару раз в месяц, а то и чаще, снимала
здесь показания, трижды навещала своих (одно ножевое ранение, одно пулевое и
одна язва от нервной работы), а в четвертый раз была одной из тех, кто нес
гроб. И, наконец, в девяносто третьем две недели маялась на третьем этаже в
общей палате, под видом малость порезанной ревнивым любовником легкомысленной
красотки – случалось такое внедрение… Из-за всего этого здешние ходы и выходы
Даша знала прекрасно – и потому уверенно проскочила мимо склочной дежурной,
моментально свернув на известную одним медикам лестницу, поднялась на второй
этаж, к двери, которую за выпадавшие перед ней часы ожиданий успела изучить до
мельчайших трещинок и пятен.
Сейчас, слава богу, не было причины ждать. Она с ходу прошла
в кабинет и, узрев хозяина в одиночестве, с порога спросила громко:
– Жора, веселые новости есть?
– Падай. Чаю хочешь?
Жора Строев, амбал с толстыми, как сардельки, пальцами
(которыми он неведомым чудом ухитрялся проводить ювелирнейшие операции),
сотрудничал с уголовкой в лице Даши настолько давно, что даже перестал бить к
ней клинья вопреки своей пылкой натуре, опалявшей сердечным жаром каждую вторую
смазливую медсестру, не говоря уж о каждой первой. Он, конечно, не был стукачом
– просто квалифицированно штопал тех, кого Даша выслушивала и допрашивала.
– Ну? – спросила Даша, отхлебнув темно-багрового
чая.
Жора одернул несвежий после десятичасового дежурства халат и
загадочно изрек:
– Вроде бы да, вроде бы нет…
– Ты попонятнее, – сказала Даша. – Не
разбираю я вашей латыни…
– Крутит он что-то, ваш дырявый.
– Конкретно, как?
– Да понимаешь, Дарья… Я у него сам копался в ливере.
Мужик исключительно крепкий, а дырки не столь уж опасные, одна так – и вообще
рикошет, пробила пузо и на этом тут же успокоилась, органы не тронула. Вторая
оказалась в кишке, а поскольку он утром не ел, кишка была пустая. В общем, я за
одиннадцать лет мясницкой работы всякого навидался, и у меня стойкое
впечатление, что вторая пуля перед вторжением в брюхо пробила дверцу машины,
убойную силу потеряла… Клиенты с такими дырками, оклемавшись от наркоза, обычно
уже через сутки рвутся сами ходить в сортир и шлепать санитарку по попке. А он
лежит, как мумия фараона Рамзеса или кого аналогичного. И притворяется, будто у
него сотрясение мозга.
– Не могло быть сотрясения, – сказала Даша. –
Сидел в тачке, там и получил пулю. Только она не дверцу прошила, а руку рядом
сидящего, ну да один черт… Думаешь, злостно симулирует?
– Думаю. У меня и такие бывали – из ваших клиентов,
понятно. Притворяется умирающим – а сам стрижет ушками и мотает на ус. Так что
я сидел и терзался – искать тебя через контору или подождать до завтра. А ты
сама вот нагрянула…
– Так в чем загвоздка?
– Да в том, что светило Прилуцкий искренне ему верит и
полагает, что пациент скорее мертв, чем жив. И хотя я практик, а он нет – он
начальник, а я нет… Смекаешь деликатность мизансцены? Сегодня тот супермен из
РУОП торчал у палаты часа три – но потом подплыл Прилуцкий, весь в благородных
сединах и золотых очках, объявил с привлечением чеканной латыни, что пациент
еще долго пробудет в состоянии грогги. Супермен со всем пиететом выслушал герр
профессора, поскучнел лицом и отбыл. А я опять зашел к болящему, и – клянусь
тебе клятвой Гиппократа – ушки у него вновь на макушке, ресницы трепещут, как у
взволнованной гимназистки, окружающую действительность воспринимает вовсю…
Супермен мне настрого наказал при любых подвижках ситуации брякать в первую
очередь именно им, но у него – фигура жизнерадостной гориллы, а у тебя –
жизнерадостной газели…
– Стоп, – сказала Даша. – Сейчас десять минут
одиннадцатого, твое светило уже давно дома…
– А я к чему клоню? Мордовороты тебя пропустят?
– Конечно, – сказала Даша. – Сколько их там?
– Было с полдюжины, осталось трое – двое в коридоре,
один в вестибюле.
– Халат есть?
– Вон, в шкафу, справа. Был один чистый…
– Прилуцкий тебя не сожрет потом?