– Это не я… охранника…
– Ну да? – ухмыльнулась Жанна. – А Максик
сейчас очухается и скажет, что ты…
– Это Абдулла… Из своего… У него «Вальтер», можно же
посмотреть по пуле.
– Сейчас. Будем пули смотреть. И капуста у Абдуллы?
– У него половина…
Пожалуй, Билли никого не собирался доставать ногой в прыжке.
Не тот типаж. Слабое звено, каковое имеется в каждой цепочке, нужно только
угадать. Жанна, небрежно затушив сигарету о подоконник, присела на корточки
рядом с собеседником, ткнула стволом пистолета ему в ухо, но тут же передумала,
кивнула напарнику:
– Иди-ка сюда, Зверь, со своей бесшумкой…
– В ногу? – спокойно осведомился Зверь, медленно
надвигаясь.
– Ну, Зверь, ты садист… – протянула Жанна. –
Он же хромать будет… В яйцо. Тебе которого не жалко, Билли? Да ты не горюй,
чудик, и с одним яйцом люди живут припеваючи… – И преспокойно, насквозь
по-деловому продолжала: – Зверь, ты только стяни с него штаны, а то ведь
промахнешься, если будешь стрелять вслепую, еще в ногу засадишь.
Билли попытался что-то прохрипеть. Зверь бесстрастно
прикидывал, как половчее стянуть с него брюки.
– Погоди минутку, – сказала Жанна. – Такое
впечатление – жалко Билли своего яйца. Дорого оно ему, как память. А, Билли?
Ну, тогда говори, умничка, может, я тебя и пожалею… Половина бабок у Абдуллы. А
где Абдулла?
– В Ольховке.
– Конкретнее.
– К-кошевого сорок пять. Частный дом. Там его телка…
– Завтра все вместе собирались сдернуть?
– Ну…
– Вторая половина где?
– В сумке. В шкафу. Нет, давай уж разборку сделаем, как
положено… Коли такие танцы… Я тут пешка…
Жанна кивнула Зверю, и тот отошел, не спрятав пистолета.
– Абдулла что, черный?
– Нет, наш, ольховский. Костя Дударев. Абдулла – для
красоты, как в «Белом солнце»… – Билли, умоляюще глядя на нее, прохрипел:
– Не надо, мужики… – и сообразил, что мужик перед ним только один. –
Жанна, я ведь так, на подхвате… Может, добазаримся?
– Лапочка ты моя, – похлопала его по щеке
Жанна. – Ну хорошо, я же женщина, мне душевной быть положено. Вот попался
бы ты тому мужику с парижской фотографии, он бы принялся светить тебе в рожу
лампами да охаживать кулачищем по загривку. Терпеть он таких не может…
– А он кто? – машинально спросил Билли.
– Да милейший человек, – мечтательно сказала
Жанна. – Комиссар полиции шестнадцатого округа. Неделю мы с ним общались,
а замуж и в самом деле звал, только у меня командировка кончилась…
Упруго выпрямилась и вышла. Только тогда до пешки Билли и
стало понемногу кое-что доходить.
Макс и его стражи пребывали в прежней позиции.
– Ну, подняли и украсили, – распорядилась Жанна.
Макса подняли, украсили наручниками. Усадили на диван и сели
по бокам, зажав с обеих сторон.
– Давай уж матом, чтобы легче стало, – предложила
ему Жанна. – Пока не сели писать официальные бумажки.
Однако Макс, люто сверкнув глазами, молчал.
– Ну, ты умней, чем я думала… – и она продолжила
скучным голосом: – Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан
Шевчук. То бишь я. Согласно указу Президента… До тридцати дней… В бюрократию
играть будем? Удостоверение предъявлять в развернутом виде?
– С-сука, – сказал Макс и отвернулся, насколько
мог.
– Значит, не будем. – Жанна отошла ко второму
штатскому, понизила голос: – Толя, давай в машину. Кошевого сорок пять – там
третий, пусть займутся. Потом организуй понятых, да вежливо, ну и пусть
остальные сюда поднимаются, начнем игры с писаниной. Эх, а домой я попаду не
раньше четырех утра, и хрен мне кто отгул даст…
Макс таращился на нее словно бы с немым вопросом.
– Нет уж, Максимилиан, – усмехнулась Жанна,
присаживаясь к столу и тщательно заворачивая в целлофан фотографию. – Мы с
тобой не в штатовском детективе, и никто тебе не станет долго и вдумчиво
объяснять, как мы эту хатку вычислили. Ну, а машину с вашим блудливым заказиком
тормознули на подступах, только и дел. Котенки, кто ж в вашем положении так
телефоном балуется? Ладно, наденьте ему штаны, а то еще начнет орать при
понятых, что менты его раздели и утюгом пытали…
Появились еще трое, уже в полной форме. Жанна вышла в другую
комнату, махнула рукой:
– Билли, пошел вон, сядь там в уголочке рядом с
корефаном, да не дергайся, а то пальнут… – Когда за ним захлопнулась
дверь, взяла с пола бутылку и как следует глотнула из горлышка. Устало
откинулась на колченогом стуле. – Ладно, один черт, все равно пила,
общаясь с клиентами, так что запашок мотивирован… Кинь сигареты. Ну что, умница
я у вас? А кто это предлагал штурмовать с «Зарей» и кувалдами? – и пускала
дым с закрытыми глазами…
– Дарья, ты молоток, – сказал крепыш не без
восхищения.
– Ну да, вот именно, – рассеянно отозвалась она,
не открывая глаз. – Очаровательный молоток, Славик. Как говорили в
Парижике, «мадемуазель Дария – шарман». Они ж мягкий знак нипочем не выговорят,
лягушатники… – В несколько затяжек прикончила сигарету и открыла
глаза. – А где, Слава, бабки, за меня авансом полученные?
– Тут. Слушай…
Даша встала, ухмыльнулась:
– Слушаю. Вот если бы ты их при обыске наладил в карман
со стола, я бы на тебя первая накатала телегу. Ну, а так – словно бы и
заработали. Ты меня честно продавал, а я честно терпела, когда хватали за
половые признаки. Все равно в нашей веселой рутине никто про эту мелочь и не
вспомнит… Только делим не поровну, а по-честному. Мне сто, тебе триста. И не
возникай. Я баба одинокая, а у тебя двое по лавкам. Сунешь мне в шубу потом. И
я сказала – сто… – Она задумчиво ухмыльнулась: – А все-таки завидки берут,
Славик, – хорошо заколачивают эти бляди. У меня в месяц восемьсот
пятьдесят чистыми, а тут – нате вам… Как выражаются по ящику, налицо
значительный дисбаланс в доходах населения. Пошли писать бумажки? Авось и к
трем по домам попадем…
Глава 2
Родительский дом, начало начал…
Она все-таки попала домой к трем часам ночи – так что
удалось поспать аж до семи и даже проснуться довольно бодрой. В основном
благодаря успешно и лихо завершенному делу – ибо любой честный российский
сыскарь-следователь нагружен делами, как Барбоска блохами, и избавление от
очередного являет собою сущий праздник души. В особенности если забыть на
минутку о тех, что остались висеть на шее…