– Но ты-то его узнала? – спросила Даша. – Он
самый?
– Похоже вроде… Пальто то самое, серое, и вид такой
черномазый. Но не скажу я вам точно, я ж отшатнулась моментально…
– Замок уже починили к тому времени?
– Да, наверно. Я из квартиры носу не казала, сижу, как
дура, выйти жутко. Джойка опять на полу написал, Надька орать будет. А если он
опять вернется?
– Если он вернется… – задумчиво сказала
Даша. – Знаешь самую короткую русскую сказку? «Вошел Иван-Царевич в
избушку к Бабе-Яге, тут ему и звиздец пришел…» Анжелика, не нервничай. Охрану я
тебе сейчас расставлю, как у Клинтона.
– И на ночь?
– Конечно, на круглые сутки… Вот, кстати, напомнила.
Помолчи-ка минутку.
Даша вытащила из кармана роскошный радиотелефон с радиусом
действия, накрывавшим весь Шантарск, и даже с пригородами. Щедроты начальства
пока что не иссякли, более того, лишь прибавлялись – из-за случайного, но не
потерявшего оттого ценности обнаружения черного…
– Пятый?
– Слушаю.
– Пятый, это Рыжая. Казмину отыскали?
– В банке пребывает.
– Порядок, – сказала Даша. – Ставьте на
круглосуточную охрану. Если он и там покажется… Скоординируйтесь с «тройкой».
Да, и Казминой представьтесь, поделикатнее только… Все.
Юная Анжелика взирала на нее восхищенно:
– Как в кино…
– А то, – сказала Даша. – Кстати, мы ведь
вычислили голубчика. Так что в скором времени тебе его опознавать придется.
– Он что, уже признался?
– Ох… – вздохнула Даша. – Если бы признался,
не торчал бы у тебя под окнами на манер Ромео…
– На манер кого?
– Ну, неважно, – сказала Даша. – Одним
словом, он еще на свободе погуливает. Но в ближайшие дни будем раскручивать.
Тебя вызовем, еще один человек у нас есть…
– И вы его после этого, точно, посадите?
– Посадим, – после короткой заминки сказала Даша.
– А если не получится? Какой фильм ни посмотри, там
главных свидетелей напропалую мочат… Может, мне домой перебраться? Так роды с
ума сдвинутся…
– Ты уж сиди здесь, – сказала Даша. –
Родителям позвонила? Вот и прекрасно. Тут как-никак один подъезд и чердака нет…
…Лед, конечно, тронулся – грохоча, треща и оглушительно
ломаясь. Батальона Даше, правда, не дали, но к чему он, тот батальон? Главное,
в полном и безраздельном подчинении у нее оказалось три десятка оперов и людей
из наружки. А такое способен оценить только человек понимающий.
В импортных романах вопрос решается просто. Американский
лейтенант (кстати, чин, по влиянию и возможностям не уступающий иному нашему
полковнику), пожевывая сигару, бросает сержанту: «Я хочу, чтобы трое парней
день и ночь ходили за стриптизеркой, четверо пусть пасут негра в розовом
«кадиллаке», а еще полдюжины расставьте вокруг кабака…» И крутится маховик.
Ситуация, между прочим, жизненной правде соответствует – да и в Париже Даша
своими глазами видела, как решаются такие дела: моментально, без единой
бумажки, устным приказом.
У нас – опять-таки по Талькову. Чтобы установить за кем-то
наружное наблюдение, оперу приходится обойти не один кабинет и получить подпись
на кипе бумажек. Одна отрада: когда стрясется нечто подобное Дашиному нынешнему
делу, любая бюрократия выметается к чертовой матери, вопросы решаются
непосредственно через полковников и генералов – благодать… Вот только щедроты
предстоит отрабатывать. Но не похоже, что Сема ударится в бега…
Васильков Семен Васильевич. Пятьдесят два года, образование
высшее. Лет десять был ответственным секретарем крохотной многотиражки
«Шантарский машиностроитель», когда началась незабвенная перестройка, сделал
кое-какую карьеру в рядах горластых демократов. На пару со знаменитой Мариной
Лушкиной (прославившейся тем, что инсценировала нападение на себя
чернорубашечников, предъявив в качестве единственной улики вмятину на снегу
возле дома, где якобы укрывался в сугробе нападавший фашист) основал во время
угара гласности газетку «Голос демократии». За активное противодействие ГКЧП
(выразившееся в публичном сожжении чучела Янаева перед обкомом двадцать первого
августа, когда такие забавы уже можно было себе позволить безбоязненно)
«сладкая парочка» получила даже медальки «Защитника свободной России». Какое-то
время «Голос» процветал, выбивая через представителя президента (тоже демократа
с большими заслугами, верного сахаровца) жирнющую денежку из областного
бюджета. Потом угар перестройки как-то развеялся, редакцию выселили из
роскошных хором в здании бывшего обкома и недвусмысленно намекнули, что заслуги
заслугам, а за помещения, бумагу и типографию в цивилизованном обществе все
платят одинаково. Столь антидемократические решения в считанные недели привели
«Голос» к полному финансовому краху, а азербайджанские торговцы грушами,
пачками скупавшие многостраничный «Голос» для завертки благоухающего товара,
были чуть ли не единственными, кто искренне сожалел о кончине газетки
(другие-то были не в пример дороже). Однако Сема Васильков покинул
демократический орган еще до его кончины – по причине чисто эротических
разногласий с очаровательной Мариной (Марина, не лишенная сексапильности, была
слишком занята трудами на благо демократии, чтобы искать мужских объятий где-то
на стороне, но на Сему ввиду его широко известной в узких кругах ориентации
нечего было и рассчитывать). В конфликте меж демократией и сексом безоговорочно
победил секс – бывшие соратники по антикоммунистической Фронде яростно
расплевались, на Семино место нашелся обаятельный мужик, тут же установивший с
Мариной близкие контакты третьего вида, а Сема приземлился в «Бульварном
листке», где почувствовал себя как рыба в воде.
Ибо вторая его ипостась, известная как посвященным, так и
милиции, – активный педераст по прозвищу Паленый (кличка шла определенно
от жуткого шрама, полученного Семой при неясных обстоятельствах. Злые языки
поговаривали, что с четверть века назад разъяренный Семиными посягательствами
юный машиностроитель что есть мочи хватил его поперек морды деталью сложной
формы). К вульгарным «подонкам сословия», стадами пасшимся на острове Кумышева,
Сема, правда, отношения никогда не имел – у голубых есть своя аристократия и
свой охлос, а Сема, хоть и не дотянул из-за внешности до высот аристократии,
все же прочно прописался в категории «светских львов» (то бишь – на уютных
квартирах и в галстуках). Жена-поэтесса, хоть и явственно шизанутая, мужниных
художеств не вынесла и сбежала еще лет двадцать назад… К нормальному мужику,
понятное дело. Еще в жуткие времена коммунистического диктата кое-кто из тех,
кто стали потом Дашиными начальниками, дергали на Сему усом, но руки до него
как-то не дошли. А потом стало поздно – когда статью за педерастию отменили и
пошла такая волна восхваления всех и всяческих извращений, что люди нормальные
поневоле стали казаться сами себе уродами…