Портрет художника в старости - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф Хеллер cтр.№ 26

Ни мистера Гарта, ни мистера Клеменса Том в Нью-Йорке не нашел. Мистер Клеменс давно продал свой хартфордский дом, несколько лет жил с семьей в Европе, затем поселился на Пятой авеню в Нью-Йорке. Чтобы выплатить последние долги, он снова поехал читать лекции, которые, по его признанию агенту, ему уже комом в горле стояли. Мистер Гарт ради денег тоже выступал с лекциями, которые он просто ненавидел, потому что презирал своих слушателей. Мистер Клеменс, тот хоть получал удовольствие от того, что его слушают с удовольствием. Мистер Гарт тем временем перебрался в Европу, бросив жену, с которой не захотел иметь ничего общего, и детей. Будучи за границей, Гарт получил консульскую должность в одном городке на востоке Германии, однако бесстыдно манкировал своими обязанностями и был переведен консулом в Глазго, но предпочитал проводить время не в служебном кабинете, а в литературных кругах Лондона, где его почитали больше, чем его соотечественников. В конце концов правительство нашло, что мистер Гарт не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к государственным чиновникам, и он был уволен. Тогда мистер Гарт переехал в Лондон, где скандально сожительствовал, причем на ее деньги, с вдовой-бельгийкой, матерью девятерых детей. Пьеса, над которой он работал с мистером Клеменсом, провалилась. Оптимистические прогнозы на плодотворное творческое сотрудничество не оправдались. Очевидно, трения в совместном труде объясняют открытую неприязнь, которую с тех пор мистер Клеменс испытывал к мистеру Гарту. Когда Генри Джеймс стал расспрашивать Твена об их дружбе с автором „Счастья Ревущего Стана“, тот без стеснения брякнул, что мистер Гарт — отъявленный сукин сын.

Том узнал, что Генри Джеймс живет в Англии, как и Брет Гарт. Даже блестящий молодой талант Стивен Крейн, которого в Западном полушарии знали по романам „Мэгги — девушка с улицы“ и „Алый знак доблести“, тоже переехал жить в Англию. Ближе всех Тому показался Крейн, потому что был лишь немного старше его самого. Практически однолетки, быстренько подсчитал Том. Ему не стоило труда увидеть в именитом романисте долгожданный пример для подражания. Да, соображал Том, лучше всего сойтись с ним, писателем, близким к Джозефу Конраду и Генри Джеймсу, если, конечно, хочешь чему-нибудь научиться. Человек он важный и без дурных привычек.

К тому времени великое множество американских литераторов курсировало взад-вперед между Штатами и Англией, и Том правомерно счел, что должен ехать в Лондон.

В пути он понял, что продавать „Приключения Тома Сойера“ с собственноручной надписью героя куда проще, чем их писать.

Через месяц Том благополучно сошел с парохода в Ливерпуле и наконец добрался до Лондона, но Крейна там не было. О нем говорили, что он привез из Нью-Йорка туберкулез и кучу невозвращенных авансов за книги, которые не смог написать. Кроме того, ему хотелось положить конец позорным слухам, будто он живет с некоей веселой дамочкой, бывшей содержательницей борделя в Новом Орлеане, и постоянным неладам с нью-йоркской полицией из-за того, что он публично, в печати, защищал невинных жертв ее насилия. Чахотка между тем прогрессировала, и Крейн отправился лечиться в Германию. Пока Том гадал, стоит ли последовать за ним, пришло известие, что Крейн умер.

Несчастному молодому таланту было всего двадцать восемь лет.

Том был убит горем.

Вскоре он узнал, что Брет Гарт тоже умер в страшных мучениях от рака горла.

Снова опоздал, оплакивал Том свою судьбу.

Правда, оставался еще Генри Джеймс.

Но Генри Джеймс, никогда не отличавшийся отменным здоровьем, впал в очередную глубокую депрессию и категорически отказался принять его, вообще принимать кого бы то ни было. В числе причин его подавленного настроения были недавняя смерть брата Уильяма, давние семейные неурядицы, пошатнувшееся положение в литературе, углубляющийся спад интереса к его последним величайшим романам „Крылья голубки“, „Послы“, „Золотая чаша“. Их мало хвалили, много ругали и редко читали. Добавьте к этому четыре года упорного труда над подготовкой нью-йоркского издания своего собрания сочинений, которое не привлекло внимания и принесло мизерный гонорар в сотню фунтов стерлингов, уничтожающую критику со стороны Г. Дж. Уэллса и других авторитетов и уж совсем ничтожную, пошлую причину — разговоры о том, что он ездит в роскошном, но чужом лимузине, принадлежащем его доброй старой состоятельной знакомой Эдит Уортон, чьи скромные, небольшие по объему, доступные романы приходились по вкусу читающей публике и приносили автору больше почета и доходов, чем его солидные сочинения. Добавьте к этому непереносимое унижение, которое Джеймс испытал, узнав, что Эдит Уортон втайне начала сбор средств в его пользу!

„Нет никакой надежды, что мистер Джеймс примет вас“, — отрезал смотритель квартиры писателя в Челси. Если Том Сойер хочет узнать что-либо у мистера Джеймса, ему достаточно прочитать все, что тот написал, если у него хватит сил и времени. Есть, правда, более легкий путь. Почему бы ему не поговорить со знакомым мистера Джеймса и видным его почитателем Джозефом Конрадом?

Том, разумеется, слышал это имя, и идея встретиться с известным романистом польского происхождения, но пишущим на английском, его вдохновила. Не медля ни дня, он отправился навестить Конрада, который жил в графстве Кент, недалеко от местечка Рай, где располагался загородный дом мистера Джеймса. Путешествие было недолгим, но Том опять приехал слишком поздно.

Джозеф Конрад страдал серьезным нервным расстройством. Он не желал ни с кем общаться и мог говорить только по-польски. Болезнь отшибла у него память: он совершенно позабыл английский. Как и в случае с Генри Джеймсом, недавние романы бедного Конрада — „Лорд Джим“, „Ностромо“, „Глазами Запада“, которые сейчас повсеместно считаются лучшими его вещами, — расходились неважно и означали конец его репутации и способности жить пером. Далее, очередная революция вкусов, которые с удивительным постоянством происходят в мире словесности, расшатывая авторитет самых устойчивых фигур, развивалась в неблагоприятном для него направлении. В довершение всего он испытывал острую, жестокую нужду в деньгах. Отчаянные письма издателям оставались без ответа; создавалось впечатление, будто воротилы книжного рынка поголовно страдают прогрессирующей глухотой. Конрад напрасно умолял их выплатить полагающиеся ему суммы или аванс под будущую работу. Он проклинал, правда, пока только по-польски, тот день, когда ступил на зыбкую почву писания романов. В свое время он получил чин капитана и теперь безуспешно пытался устроиться на корабль, уйти в море, снова начать простую, здоровую жизнь, расстроенную бумагомаранием.

„Черт побери!“ — в сердцах произнес Том. В голову незаметно закралась тревожная мысль: неужели никто, кроме Эдит Уортон, не способен зарабатывать на жизнь и заниматься любимым делом? Он не знал, что несчастная Уортон, на свою беду, была замужем за никчемным гуленой и выпивохой, который промотал ее наследство, и терпеливо несла свой крест.

Том не мог придумать ничего путного для продолжения своего литературного странствия и решил возвращаться домой.

Томительно тянулись часы и дни океанского плавания. Делать на пароходе было решительно нечего, и Том думал, чем бы заняться. И вдруг ему пришла потрясающая идея! Несмотря на добытый им перечень жизненных катастроф, он начал размышлять над тем, чем тешило себя, до и после него, бесчисленное множество людей, не имеющих более интересного и дельного занятия. Том Сойер решил писать роман!