Видит Бог - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф Хеллер cтр.№ 39

У Саула гарема не было — я первым в Израиле додумался до этого сумасбродства, — но ему и без гарема хватило горестей после того, как Самуил его, почитай, угробил. Саул молил о прощении за свои грехи, молил Самуила вернуться к нему, чтобы он мог и дальше служить Господу. Чего уж такого ужасного было в том, что он взял немного скота и сохранил жизнь царю в расчете на выкуп? Бог прощал дела и похуже. Но Самуил оставался неколебим. В миг, когда он обратился, чтобы уйти, Саул ухватился за край одежды его, пытаясь его удержать, и разодрал ее. У Саула случались дни, когда, что он ни делал, все выходило вкривь да вкось, — и этот был из худших.

И тогда Самуил сурово сказал Саулу:

— Ныне отторг Господь царство Израильское от тебя и отдал его ближнему твоему, лучшему тебя.

Ну, строго говоря, это было неправдой. На самом-то деле это была наглая ложь, поскольку лишь много позже, в Первой книге Царств, глава 16, Господь раскаялся, что содеял Саула царем над Израилем, и приказал Самуилу пойти к Иессею Вифлеемлянину и отыскать царя, которого Он усмотрел Себе между сыновьями его.

Дальнейшее, разумеется, история, и все, происшедшее во вселенной до того, представляется лишь увертюрой к моему рождению, прелюдией к величию, которого я достиг. Самуил пришел в Вифлеем с рыжей телицей на веревке. Старейшины города, понятное дело, затрепетали при его появлении, и трепетали, пока он не успокоил их, сказав, что пришел с миром, для жертвоприношения Господу. Никто, кроме меня, не задался вопросом, зачем он притащился устраивать жертвоприношение из Иудеи в Вифлеем. Разве не было алтарей в земле Вениаминовой? Он призвал к себе Иессея с сыновьями — вот так я и появился на сцене, поскольку выяснилось, что ни один из моих братьев Господа не устраивает. Дух Божий сошел на меня в самый тот день, да так уж и не уходил никуда, и в то же самое время дух Божий удалился от Саула, оставив его в безумии и одиночестве. Никто и оглянуться не успел, как он окончательно созрел для психушки.

Насколько я понимаю, основным недостатком Саула была провинциальная узость мышления, не позволявшая ему понять, что та самая теократия, которая сдернула его с горного пастбища и обратила в правителя Израиля, способна с такою же быстротой отказаться от него, едва он начнет вести себя как правитель. Проступки его были, в сущности, самые пустяковые. Сначала он в Михмасе совершил перед битвой жертвоприношение, потому что Саул припозднился. Тут никакой его вины не было. Потом его воины, изголодавшись, стали есть мясо с кровью. И тут его вины не было, тем паче что он же их за то и покарал. И кто, кроме Бога, осудил бы его за то, что он не исполнил своего проклятия и не убил Ионафана?

И вот за такие пустяки человека сгоняют с царства? Как вам угодно, а я с этим согласиться не могу, даром что именно я и оказался в выигрыше.

У меня подобного рода конфликтов с пророками и священниками не было — опять-таки благодаря Саулу, расчистившему мне путь, поскольку он и число их значительно подсократил, и влияние ограничил. Много ли от меня требовалось? — расточать улыбки Садоку с Авиафаром да время от времени кивать головой, выслушивая словообильные наставления Нафана, когда уж никак нельзя было от них отвертеться. Ни храмов, ни синагог, ни раввинов у нас не было, мы могли даже не соблюдать Пасхи каждый Божий год — если находили занятие поинтереснее. Мы разжигали по субботам огонь и могли работать, коли приспичит. Никто не лез к нам с выговорами за то, что мы сохраняли своих домашних идолов. У нас не имелось обязательных к повторению ежедневных и еженедельных молитв, и Бог наш, совсем как вулкан, на которого Он некогда походил, большей частью бездействовал, впав в спячку, и был совсем немногословен, если, конечно, Ему не случалось беседовать со мной. Все, что от меня требовалось, — это время от времени приносить на алтарь Его священнослужителей ягненка, те его резали, а мои обязанности на этом кончались. И тебе большое спасибо, дружище, и всем вам тоже доброго Рождества, конечно, загляну еще как-нибудь, с большим удовольствием. Ни Бог, ни Саул даже и не подумали назначить после смерти Самуила нового судью, а пророков или священников Саул при себе не держал. Что оставалось делать бедняге? Легко ли быть царем, если способностей к этому у тебя никаких да и предшественника, по стопам которого можно следовать, ты тоже не имеешь? Не диво, что он так разволновался. Диво, конечно, и диво великое, что первый приступ цепенящей депрессии приключился с ним в тот самый день, когда дух Божий удалился от него и сошел на меня, как, собственно, и то, что именно за мной послали, дабы я вырвал его из когтей этой депрессии. По причинам, которые остаются для меня загадочными и поныне, я уже тогда был известен в Гиве как умелый игрец на гуслях и человек, сведущий в воинских искусствах. А я и на войне-то ни разу не побывал. Правда, медведь мне на ухо не наступил, да и пращой я владел отменно.

Никто и слыхом не слыхивал о том, что Саул страдает эмоциональной неустойчивостью, до самого того дня, когда Самуил помазал меня, — разумеется, если не считать одного-единственного припадка религиозного экстаза, из-за которого он затесался в толпу пророчествовавших фанатиков, и в буйной пляске спустился с ними с горы, и разодрал на себе одежды, и катался голый в грязи, пуская пену изо рта. Такого рода предзнаменование заставило бы призадуматься всякого, кто не был, подобно Богу, ярым поборником принципа собственной непогрешимости.

Но как же я любил Саула! Как я глядел на него снизу вверх, даже когда он прогнал меня и охотился за мною по всей стране, до чего мне хотелось, чтобы он заключил меня в объятия и ввел в дом свой как члена семьи! Но этого не случилось.

Он значил для меня больше, чем Бог. Саул снится мне и поныне, а вот Бог не приснился ни разу. Сны мои о Сауле полны страстной тоски, раскаянья, примирения. Когда за мной послали, чтобы я его излечил, я пошел из Вифлеема в Гиву пешком и шел с таким чувством, будто ступаю по освященной земле. Я шел босиком, полагая, что миссия моя священна. Большую часть пути я прямо-таки задыхался от благоговения. Прославленный Саул, вот ведь с кем мне предстояло встретиться. Господин мой царь. Спаситель Израиля, военный лидер, совершивший марш-бросок в осажденный аммонитянами Иавис Галаадский, где он одержал первую свою большую победу, и разбивший — то была вторая — филистимлян в Михмасе. А теперь ему неможется.

Ирония ироний, сказал Екклесиаст, — меня, ставшего невольной причиной его болезни, призвали, чтобы его излечить.

Мне хотелось назвать его отцом. Я и называл его отцом. Каждый раз, обращаясь к нему как к господину моему царю, я называл его отцом. И каждый раз, отвечая, он называл меня сыном. В годы, что я провел с ним рядом, меня постоянно обуревало желание обнять его. В годы, проведенные вдали от него, меня снедала потребность вернуться. Он был сдержан в проявлении чувств и держал меня на расстоянии. Сказал, что сделает меня своим оруженосцем, и забыл об этом. Сказал, что вечно будет помнить меня, и ни разу не вспомнил. Сказал, что я всегда буду ему как один из его сыновей. Знай я в ту пору, какие чувства питает он к своим сыновьям, я бы встревожился.

Когда я явился с гуслями в глинобитный дом в Гиве, мне предложили омыть ноги. Я, разумеется, с радостью согласился. Я отмочил усталые ноги в холодной воде, налитой в глиняный тазик, и досуха вытер их выданным мне шерстяным полотенцем. Затем, следуя за провожатым, робко вошел в двери. И вступил в низкую комнату, где одиноко сидел погруженный в тяжкие думы Саул.