Алмаз. Апокриф от московских - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Ставицкая cтр.№ 35

– Да вы пейте, пейте, Святослав Рувимович, – усмехнулся царевич.

– Нет уж, извольте пояснить ваши умозаключения, идущие вразрез со здравым смыслом.

Был ли Святослав Рувимович на самом деле озабочен предметом разговора или просто под беседу вкуснее пилось, Царевича не слишком заботило. Тем не менее обстановка располагала, и он продолжил:

– Не исключено, что для того, чтобы познать истину, надо довести размышления о предмете до абсурда. И тогда мы быстрее поймем, что истина сокрыта от человечества ради него же самого. Абсурд, как лекарство, излечивает от страха перед бездной. Тогда как логика ведет человека железной рукой к ее краю, с детства внушая мысль о том, что жизнь – конечна. Представьте только, каково это: жить с сознанием конечности жизни. Но достаточно довести ужас до абсурда, и человечество будет не умирать от ужаса, а смеяться. Правда, все равно умирать. Но уже не от страха.

– Да какая им к бесу разница – от чего умирать?

– Не скажите… Это нам с вами разницы нет, нам ведь – не умирать. А смертным совсем не все равно. Поясню на примере. Ну скажем, такая картинка видится: в захваченном террористами лайнере командир находит в себе силы довести ужас до абсурда. И он транслирует в салон: «По заказу гостей из солнечного Террористана звучит эта песня!»

…По аэродрому, по аэродрому,

Лайнер пробежал, как по судьбе…

Пассажиры смеются и аплодируют.

– Да ну вас, право, с вашими шутками дурацкими… – обиделся бывший бурсак, не рискнув открыто послать августейшую особу к черту. – Я ведь говорю об абсурде в высшем смысле, в метафизическом.

– А, ну извольте. Чем не абсурд – создать мыслящих и чувствующих, а потом жестко привязать их к пищеварительному тракту. К бесконечным хлопотам о добыче пропитания. Так, под пельмени и водочку, и размышляют о том, что имел в виду Создатель. Вот интересно: каким был бы мир, если бы все живое в нем не нуждалось в питании? Был бы тогда мир благостным и прекраснодушным? Или загнулся бы от скуки? Подозреваю, что в таком виде он вряд ли долго забавлял бы Создателя.

– В этом, по-вашему, и состоит истина? – В вопросе собеседника сквозило разочарование.

– Видите ли, Святослав Рувимович, логика и абсурд – это два разных уровня познания мироздания и два разных способа существования в нем. Вот, к примеру, посмотрите направо. Что вы видите?

– Окно, – пожал плечами Святослав Рувимович и пригубил коньяк.

– А я – пейзаж за окном. Понимаете?

– Так вы, мил-друг, на тумбочке сидите, а я на кровати возлежу.

– Вот! – обрадовался Уар. – Ну не абсурд ли, что разница в мировосприятии может быть обусловлена… тумбочкой!

– Нет, позвольте, здесь какая-то подмена понятий… Да вы меня намеренно морочите!

– Я говорю о ракурсе.

– Ракурс, дорогуша, нынче у всех один – телеящик, – отмахнулся Святослав Рувимович. – Что показывает, то и видим. Уж не прикажете ли принять эту картинку за истину?

– Истина, мне думается, лежит за границами смысла, который доступен логике. Способностью к логике человечество наделено отродясь. До абсурда же надо подняться.

– Явите милость – поспособствуйте, – усмехнулся Фофудьин.

– Ну если вкратце, то обретение истинного знания происходит в момент перехода живого в неживое. Потому что «знать» и «уметь» – это разные вещи. Человек, познав устройство организма, все равно не может одномоментно командовать своему сердцу – перекачивать кровь, своим почкам – выводить токсины, своим легким – насыщать кровь кислородом. То есть выполнять работу Создателя. «Ах, ты узнал? Молодец какой! Ну на – делай ее сам».

– Да вот я тоже постоянно удивляюсь, до какой степени человечество интересует смерть. Прямо круглые сутки по всем каналам стали крутить. Того и гляди – до нас докопаются. А раньше-то как: один канал и все живенькие такие – надои повышают, зерно обмолачивают, куют чего-то…

– Мироздание, на мой взгляд, – это такая заводная игрушка. Создатель устроил и завел. А ключик человечеству не отдал. Да и с чего бы? Это человечество в гордыне своей решило, что оно – венец творения. И вполне возможно, что оно как раз удалось Создателю не самым лучшим образом. Человек жаден, завистлив, лжив, коварен, жесток… Уж что один человек может сделать с другим – ни одному зверю в голову не придет. Говоря коротко, абсурдом является сам поиск ключа-истины. Не следует, мне думается, задаваться вопросами не по рангу.

– Но зачем-то же наделил Создатель человека способностью к логическому мышлению? – продолжал сопротивляться Фофудьин.

– А это для того, чтоб он не убился вконец граблями на пути к познанию истины. Чтобы воспроизводство продолжалось. Логика решает дискретные задачи утилитарного характера и к поиску истины никакого отношения не имеет. Логично при прохудившихся сосудах делать аортокоронарное шунтирование, например. А теперь представьте себе смертную плоть как сосуд духовности. И вот, в силу каких-то внешних или внутренних обстоятельств, он поврежден: разуверился в своих идеалах человек. Абсурдом была бы попытка шунтирования такого сосуда.

– Я понимаю: человек стал просто свободен от себя. Что же тут лечить?..

– Ну где-то так… Абсурдность мысли выявляет абсурдность жизни погрязшего в грехах общества, которое в пафосности своей духовной ищет в ней какой-то смысл.

– Может, вы и правы. Да-да… – Собеседник поднес фужер к ноздрям и вдохнул аромат. – Иногда хочется, знаете ли, задать обществу вопрос: если оно найдет смысл своего существования, что оно с этой находкой делать будет? А с другой стороны, чем же тогда жить, позвольте спросить?

– Эмоциями, чувствами. Это лучшее, что даровано всему живому Создателем.

Святослав Рувимович хотел было решительно возразить против такого легкомысленного подхода и даже напомнить собеседнику о том, что Создатель в милости своей даровал человеку еще и разум и зачем-то сделал его любознательным, но тут распахнулась белая дверь палаты и мужеподобная медсестра сердито гаркнула:

– Ужинать! Или вам что – отдельное приглашение? Сколько лет тут лежите, никак распорядок не усвоите!

Было понятно, что ее очень раздражало умение некоторых пациентов договариваться с начальством и устраиваться с комфортом. По ее убеждению, должно быть одинаково плохо всем. Но главврач – единственный, кто верил в подлинность документов этих пациентов, очень рассчитывал на доподлинное приобщение, полагая справедливым такое завершение своей карьеры в данном учреждении. Недавно на него снизошло откровение: жизнь прошла в дурдоме.

– Зачем разум, если существует распорядок? – заметил сам себе Святослав Рувимович.

– Да, пожалуй, пора валить отсюда, – отозвался его собеседник. – Диссиденты кончаются, поговорить не с кем.

За период построения социализма царевичу и Фофудьину, как и другим московским нетрадиционным потребителям, не раз случалось попадать в обитель скорби. Причиной тому служили попытки бдительных организаций установить их личности. Впрочем, особой разницы между тем, что происходило внутри клиники и снаружи, они не наблюдали, поэтому относились к перемещению философски. Но к концу восьмидесятых интерес организаций к ним угас – исторический фон неумолимо менялся.