Погасить черное пламя - читать онлайн книгу. Автор: Мария Гинзбург cтр.№ 94

Просто потому, что их больше нигде нет.

Что бы Зигфрид ни говорил насчет Валгаллы, Глиргвай почувствовала, что сияющие палаты, которые она видела – всего лишь сон. Сон-мечта.

Она отталкивала от себя это знание, пыталась скрыться от него за суетой текущих дел. Так эльф, которому паук оторвал руку, в первый миг настолько оглушен болью, что еще не верит в это. Потом приходит боль. После того, как культя зарастает, приходит самое невыносимое. Призрак боли, когда болит та часть руки, которой больше нет. Глиргвай ощутила примерно то же самое. Ласки Аннвиля сделали девушку сильнее. Глиргвай смогла взглянуть в лицо знанию, потому что теперь оно уже не убило бы ее.

Но та часть души, которой больше не было – часть, где находились картина Хелькара с красным глазом на фоне выжженной пустоши, борщ Тиндекета и смех Каоледана – тихонько ныла.

«А ведь Тиндекету больше никогда не обнять Маху, а ей это так нравилось», думала эльфка. Она почувствовала себя виноватой в наслаждении, которое испытала ночью. На этаже заговорщиков было тихо и пусто, несмотря на то, что время близилось к обеду. Глиргвай заглянула в каминную. Она обнаружила там Зигфрида.

Оборотень сидел в кресле и, не мигая, смотрел на огонь. Он увидел девушку, и глаза его расширились на миг. Но он ничего не сказал. Глиргвай подошла к нему. Когда Глиргвай была еще совсем маленькой, Реммевагара часто усаживал ее к себе на колени и подбрасывал – сначала чуть-чуть, а потом все сильнее и сильнее, приговаривая: «По гладенькой дорожке, по гладенькой дорожке, в ямку бух!» На этих словах полуэльф раздвигал колени, и хохочущая от восторга Глиргвай падала вниз. Не на пол, конечно. Реммевагара всегда ловил девчушку. Эльфы не играли со своими детьми ни во что подобное; эта игра была мандреченским изобретением.

И сейчас, когда душа Глиргвай обнажилась, словно платан, с которого слезла старая, отмершая часть ствола, и трепетала под ветром судьбы, эльфка по привычке искала успокоения в старых детских играх. Глиргвай открыла было рот, чтобы попросить его: «Покатай меня по гладенькой дорожке», но осеклась.

Зигфрид знал, что ее не было дома этой ночью, и, скорее всего, сердился. Он нашел бы в этой игре эротический подтекст, которого там не было. Да и вряд ли оборотень был знаком с мандреченскими играми. А Глиргвай нестерпимо захотелось забраться на колени к Зигфриду, уткнуться ему в шею и плакать – по-детски, навзрыд. «Но я больше не ребенок. Я уже взрослая», меланхолично подумала Глиргвай. Эльфка повернулась, чтобы уйти. Она с трудом сдерживала слезы.

Зигфрид положил руку ей на плечо.

– Если ты хочешь сесть ко мне на колени – садись, – сказал он.

Глиргвай поняла, что он прочел большую часть ее мыслей.

– Ты не то подумаешь… – пробормотала она.

– Я ничего не буду думать, – ответил оборотень. – Ничего не буду делать такого, чего ты не захочешь.

Глиргвай невольно посмотрела на ноги Зигфрида – колени оборотня были сдвинуты. Эльфка села на него, закинув ноги на подлокотники. Девушка обняла Зигфрида за шею и прижалась лицом к его груди. Следующее несколько минут оборотень посвятил мысленному цитированию Устава Химмельриттера. Он не понимал, чего хочет Глиргвай, но ощущал, что если она заметит его возбуждение, то что-то важное в ее душе сломается.

– Покатай меня, – сказала девушка.

– Не понял?

– У мандречен есть такая игра, они играют с детьми. Называется «по гладенькой дорожке». Реме играл так со мной…

– Как это? – осведомился Зигфрид.

– А, ладно, ты не поймешь, – сказала эльфка и хотела встать.

– А ты попробуй, – сказал он спокойно. – Неречь славится своим тупоумием. Но я – татцель.

Глиргвай объяснила, как смогла. Получилось сбивчиво и путано. На лице Зигфрида не отразилось ровным счетом ничего. Он аккуратно, но плотно взял ее руками за талию и принялся подбрасывать. Глиргвай к концу поездки почувствовала смутное возбуждение (Зигфриду тут пришлось гораздо тяжелее). Когда прозвучало: «… в ямку бух!» эльфка и опасалась, и втайне ожидала, что Зигфрид уронит ее на ковер и накроет сверху своим телом.

Это был бы конец всего.

Так лось, с разбегу ворвавшись в паутину, не замечает того, что уничтожил тонкую, изумительную красоту. Зверь бежит дальше, а на рогах его развеваются пыльные серые лохмотья, в которые превратилось ажурная сеть. В ней, конечно гибли и бабочки; но роса в ней по утрам так блестела, что глядя на нее, хотелось жить дальше – несмотря ни на что.

Пожалуй, Глиргвай не стала бы сопротивляться, если бы Зигфрид попытался овладеть ею. Она не хотела его, после бурных игр с Аннвилем желание нескоро вернулось бы к ней. Но Глиргвай понимала, что сама спровоцировала оборотня; он держался, сколько мог, но всему есть предел.

Однако Зигфрид не сделал этого. Он раздвинул ноги и поймал Глиргвай почти у самого пола, как и положено. А затем поднял и осторожно и ловко снял с себя. Эльфка оказалась стоящей перед креслом.

– К сожалению, я должен отлучиться ненадолго, – чуть задыхаясь, сказал оборотень. – Эта игра слишком эротична для такого молодого зверя, как я.

Глиргвай хмыкнула и неожиданно для самой себя поцеловала его – неторопливо, нежно. Оборотень сначала пытался отстраниться, но затем крепко прижал ее к себе. Глиргвай ощутила, как он сильно вздрогнул всем телом и обмяк, расслабился. Эльфка обняла его – ей показалось, что Зигфрид сейчас упадет. Бывший химмельриттер открыл глаза и посмотрел на нее. Они стояли слишком близко друг к другу, чтобы его желто-зеленая радужка, расколотая таким же вертикальным, как и у Глиргвай, зрачком, не превратилась в блестящее смазанное пятно.

– Я люблю тебя, – сказала эльфка.

– Да, но спишь почему-то с Аннвилем, – проворчал Зигфрид.

Девушка отняла руки. Он тоже отпустил ее. Оборотень думал, что теперь Глиргвай убежит. Но эльфка – о чудо! – стояла на месте, не подавая никаких признаков к бегству. Девушка морщилась, пытаясь подобрать слова.

«Любовь – это как взгляд бога в упор», подумала эльфка. – «Словно мандречены запустили осветительный файербол, когда ты на полпути к их окопам. И лежишь на снегу, уткнувшись лицом в снег, и свет обливает тебя, и деться некуда. Бог редко смотрит на нас, реже, чем нам кажется. Он слишком стар, слишком устал, и, к тому же, уже восемь веков как мертв. Но он многое знает о боли, и он понимает. Говорят, Ваниэль сошлась с Марфором в первый же день. Я не хочу спать Зигфридом… не сейчас. Но это все – одно и то же. Это – боль, которую мы не хотим причинять. Ваниэль не хотела остаться в душе Марфора тоской по желанию, которое не сбудется уже никогда. Я не хочу стать памятью о наслаждении, которого всегда будет не хватать… Бог смотрит, и бог видит.

Но это все слова для баллады. Как жаль, что Квендихен мертва, и некому переложить их на музыку. А Зигфрид понимает только простые фразы. Наши языки похожи, но это разные языки».

– Зигфрид, ты хотел бы, наверное, чтобы я занялась с тобой любовью вот на этом ковре, – сказала она и в затруднении пнула ковер ногой. Черная шкура изображенного на ней дракона пошла складками. – Но ты понимаешь…