– Как?
– Все мы немного шлюхи, господин Бланшар. Вы и я не
исключение. Веемы немного шлюхи или хотим ими казаться время от времени. В
минуты душевных откровений… Это существенно облегчает жизнь.
– Спорный тезис… Посмотрите, может быть, вы узнаете
кого-нибудь на фотографиях…
– Это… подозреваемые?
– Можно сказать и так. Смотрите внимательнее.
– Господи… Вот эта… Кристобаль!.. Ну, конечно, это он…
Откуда у вас…
– Никакой он не Кристобаль, госпожа Омацу. И никакого
отношения к Испании не имеет…
– Но зачем ему…
– Он несколько лет живет в Париже. И действительно одно
время работал моделью. Это правда. Единственная правда.
– Тогда кто же он?
– То самое имя, которое вы носите в сумочке больше
месяца. Ги Кутарба.
Базилик
– …Это он подарил вам кольцо, Линн?
Линн хмурится, как если бы я сказал непристойность или
сделал двусмысленный жест рукой; на фоне музея Орсэ (бывший вокзал, бывший
театр, бывший аукционный дом) это выглядит особенно впечатляюще. Бато Муш,
речной трамвайчик, впечатляет гораздо меньше; скорее, он может вызвать
удивление – неужели Линн решила прокатиться со мной по Сене?..
– Вы когда-нибудь видели Париж с речной глади,
Кристобаль?
– Стоит посмотреть?
– Это красиво. Очень. Esta perfecto, мальчик мой, esta
perfecto
[20]
…
Я улыбаюсь и на всякий случай киваю головой – Линн все-таки
сумела втиснуть испанскую фразу, ввернуть, ввинтить, воткнуть в ничего не
значащий разговор. Уловить смысл фразы несложно, и я соглашаюсь на Париж с
речной глади: только бы Линн не перешла на беглый испанский. Такой же беглый,
как и ее друг-левак, смотавший удочки от Франко.
– Это он подарил вам кольцо, Линн? – Вечерний
Париж и вправду восхитителен.
Esta perfecto.
– Он дарил мне цветы.
Цветы, эка невидаль. Для человека, который вдыхал сюжеты
книг вместе с сигаретным дымом, цветы – такая же банальность, как Париж с
речной глади. В районе музея Орсэ. Esta perfecto, но уже давно стало общим
местом.
– И знаете что, Кристобаль? Они никогда не вяли.
Никогда. Можете себе представить?
Представить себе подоконник в квартире Линн не составляет
труда: пинцет для выщипывания бровей, высохший тюбик тонального крема, пачка
неоплаченных счетов, туристические проспекты с видами Французской Полинезии
(авиабилет в Полинезию так и остался невыкупленным, кожа стареющей Линн слишком
уязвима для полинезийского солнца); тюбик тонального крема… впрочем, на него я
уже натыкался… и – цветочные горшки.
Много цветочных горшков с растениями. Такими же уязвимыми,
как и кожа стареющей Линн, еще один повод не выкупать билет в Полинезию.
– …Они никогда не вяли.
– Удивительно.
– Это были самые обыкновенные цветы. Розы со срезанными
стеблями. Они должны были завянуть на третий день. Максимум – на четвертый. Но
они стоят до сих пор. Такие же, как тогда. Я не могу с ними расстаться.
Тридцать лет я не могу с ними расстаться.
– Удивительно.
– Я боюсь их. Хотите на них посмотреть?
– Сегодня?
Розы, которые не вянут три десятилетия – если это, конечно,
не мистификация со стороны Линн, – вещь и вправду удивительная. Но не
настолько, чтобы сигануть с борта Бато Муш, вплавь добраться до берега, выжать
носки и рубаху и отправиться глазеть на них.
– Не обязательно сегодня, Кристобаль. Совсем
необязательно. Когда речь идет о тридцати годах, пара дней значения не имеет.
– Вы приглашаете меня в гости?
– Если вы не против… Я хорошо готовлю паэлью. Paella
valensiana…
Паэлья. Интересно, что такое паэлья? Судя по
застенчиво-торжествующему лицу Линн, омлет по-креольски вовсе не является ее
главным кулинарным достижением. Судя по самому слову – это нечто испанское.
Такое же непоправимо-испанское, как дуэнья, коррида или кастаньеты. Или
фламенко, которое не нравится Мари-Кристин. Стук сбитых каблуков и
накрахмаленные нижние юбки танцовщиц всегда вызывали в ней глухое раздражение
своей этнографической прямолинейностью. А Линн вполне могла бы сойти за дуэнью.
– У вас ведь найдется еще один свободный вечер для
старой парижанки, Кристобаль?
– Конечно, Линн.
Кроме нас с Линн на палубе Бато Муш толчется с десяток
туристов-азиатов, то ли японцев, то ли корейцев. Они с ног до головы обвешаны
аппаратурой: видеокамеры, легко помещающиеся в руке, профессиональные «Никоны»
и «Кэноны»; дула их объективов нацелены друг на друга, реже – на анфиладу
мостов и залитые огнем набережные. Париж интересует азиатов лишь в контексте
себя самих, с тем же успехом можно фотографироваться на фоне кухонной плиты или
навесного шкафчика в прихожей. Приоткрытая, затянутая бумагой дверь на террасу
(напольные вазы по обеим сторонам) тоже подойдет. Миниатюрная девушка – ростом
нисколько не выше напольной вазы – просит меня сняться с ней. Устоять против
азиатской улыбки – неопределенной, кисло-сладкой, как соус к рыбе в китайском
ресторанчике, – невозможно, и я соглашаюсь. Мы будем забавно смотреться
вместе, когда пленку проявят: я почти вдвое выше девушки, ей ничего не стоит спрятаться
под навесом моего подбородка – от дождя, от снега, от чего угодно. Но ни дождя,
ни снега не предвидится, Париж в мае – esta perfecto, Линн права. Интересно,
какую историю придумает обо мне девушка? Должно быть, что-нибудь
возвышенно-романтическое, исходя из количества снимков и мизансцен, которые
придумываются по ходу, все с той же неопределенной улыбкой. Что-то такое, что
заслуживает внимания; что-то такое, во что – по прошествии времени – поверить
легче всего.
«Мой парижский друг», вот как будет называться эта история.
В этой истории я обрасту привычками, о которых и понятия не имею, и уж точно в
ней никогда не будет Анук. На секунду я ловлю себя на мысли, что отдал бы все,
что угодно, – лишь бы эта история оказалась правдой. Забыть об Анук навсегда,
перестать думать о ней – это было бы великолепно.
Esta perfecto.
Но испугаться столь малодушной мыслишки я не успеваю, она
уходит так же внезапно, как и пришла, ее заслоняет другая мысль, открывшаяся
мне еще в отрочестве: Анук не нужна верность, а предательства она и вовсе
счастливо не заметит.
Линн ревнует меня к маленькой азиатке, верхняя пуговица на
блузке явно об этом свидетельствует: Линн то расстегивает ее, то запирает
наглухо. Нет, на мистификацию Линн не способна, десятилетиями неувядающие розы и
правда существуют.
«Аригато»
[21]
, – говорит мне девушка
напоследок, фотосессия закончена.