Когда она увидела, что весь ее подъезд сверху донизу словно
бы пересечен черной полосой – ни одна лампочка на площадке не горит, –
уверилась окончательно. Конечно, неприятное чувство осталось – могла в конце
концов и просчитаться, нельзя ведь считать себя умнее всех, – но
приходилось рисковать…
Они вошли в совершеннейшую темень. Нащупывая ногой
ступеньки, Федя беспокойно сказал:
– Во, капкан… Дай зажигалку.
– В машине забыла, – соврала она. – Осторожненько
ступай…
Первый этаж, площадка, второй этаж…
Именно этого она и ожидала, но все равно получилось внезапно
– темнота вокруг вдруг оформилась в рванувшиеся к ним фигуры, яркий свет
фонарика мгновенно ослепил, Даша получила удар под горло и задохнулась, в
глотке словно встала пробка.
Из ослабевших пальцев рванули папку. Еще удар, не столь уж
сильный, но угодивший как раз по точкам за ушами – моментальный рауш-наркоз…
Все вокруг сразу поплыло, ноги подогнулись, она сползла вниз
по стене, гаснущее сознание еще заставило тело кое-как, вяло сгруппироваться,
чтобы защититься от ударов ногами. Рядом еще шла возня – хрип, оханье, мелькнул
в луче фонарика золотой погон, двойной ряд ярких пуговиц на шинели…
Больше ее не били. Словно сквозь толстенный слой ваты Даша
слышала стук сапог, утихавший внизу. Долго сидела, вытянув ноги, сквозь
сложенные трубочкой губы втягивая крохотные порции воздуха, борясь с удушьем,
перекрывшим горло словно бы печной заслонкой. Рядом охал и ворочался Федя.
Понемногу удалось продышаться, а там и выпрямиться на
подгибавшихся ногах. Растирая левой ладонью горло, она хрипло позвала:
– Живые есть?
Глаза уже чуть-чуть привыкли к темноте, и она видела, как
Федя старается встать, цепляясь за перила, мотает головой, оскальзывается.
Присела рядом с ним на ступеньку, пропыхтела:
– Не дергайся. Я в порядке.
Он с усилием выплюнул матерную тираду, негодующе возопил:
– Говорил тебе, нарвемся… Нет, умнее всех…
– Больно?
– Иди ты! Нарвались, как…
– Мужички такой печали отродяся не видали… –
продекламировала она, героически превозмогая затухающие уколы боли и
удушья. – Ничего, Теодор. Что это за мент, если его ни разу по чавке не
охаживали? Ничего, злее будешь…
– Ведь голову могли оторвать…
– Так не оторвали же? – Она с преувеличенной
заботой спросила: – Сам встанешь или, может, помочь?
Конечно же, он вскочил, все еще постанывая, – с ним
явно обошлись погрубее. Впрочем, когда они дотащились до Дашиной квартиры и
быстренько провели процедуру, описанную классиком как «…тогда считать мы стали
раны», выяснилось, что особых повреждений и нет. Даша со знанием дела
заключила:
– Это тебе двинули под солнечное, а потом ребром ладони
пару раз добавили…
– А то я не знаю… – поморщился он, потирая
ушибленные места, – Даш, надо звонить дежурному, я разглядел, это
натуральные шумковцы, один даже в портупее…
– А лица разглядел? – спросила Даша ехидно.
– Нет…
– То-то.
– Все равно нужно звонить…
Она вздохнула, закатив глаза под лоб:
– Ну, сокровище мне досталось… Опиши ситуацию, Федор. С
их точки зрения.
Он старательно, сосредоточенно задумался. И вскоре сообщил:
– Они узнали, что дискета у тебя. Или добрались до той
девицы, или…
– Да чего уж там, – сказала Даша. – Утечка
произошла из конторы.
– Ну… А про то, что вы с полковником ездили смотреть и
копировать файлы, не знал никто. Решили, что дискеткой ты еще вплотную не
занялась или не стала докладывать, срочно изъяли, вот тебе и весь сказ…
– Молодчина, – одобрила Даша. – А теперь
подумай сам: какого черта звонить дежурному и поднимать шум, если противник свято
верит, что оказался в выигрыше? Нам этого только и надо…
Удалось убедить. Поверил – в конце концов, он знал только
то, что лежало на поверхности.
– Ну, а теперь отдай патроны, – заявил он
решительно. – Все.
– Господи, если бы нас хотели пристукнуть, лучшего
случая не подберешь…
– Все равно. Почему я тебе подчиняться должен, а ты
полковнику – нет?
– Логично, – согласилась Даша. – Держи уж.
…Когда зазвонил телефон, она заранее могла сказать, кто там,
на другом конце провода. И не ошиблась. Отвечала кратко, так, чтобы
настороживший уши напарник ничего не заподозрил.
– Кто это? – бдительно поинтересовался он, когда
Даша положила трубку.
– Горбенко докладывает, – солгала она с самым
невозмутимым видом. – Ничего особенного, рутина… Тебе рюмку налить?
Заслужил.
– Давай.
Выйдя на кухню, она притворила дверь, набухала полный фужер
«Кедрового ореха на коньяке» и, вздохнув мысленно: «Господи, прости!», полезла
в шкафчик. Осторожно, чтобы не переборщить, стряхнула в фужер из пипетки две
капли коричневатой жидкости. Выше крыши…
Работая долго в уголовном розыске, нахватаешься самых
неожиданных знаний и навыков. Она примостилась с рюмкой на старом диване и
терпеливо ждала, поддерживая ленивую беседу. Противно на душе чуточку, но
ничего не поделаешь, верный оруженосец вряд ли выпустил бы ее из квартиры…
Снадобье из арсенала проституток и вагонных кидальщиков
подействовало вскорости и качественно. Она первый раз видела своими глазами,
как это происходит. Федя вдруг потерял нить разговора, растерянно моргнул, стал
крениться набок – и, с затухающим в глазах недоумением, повалился на диван.
Даша выхватила у него из руки фужер, пока не скатился на пол, заботливо
устроила поудобнее. Здоров, как бык, доза оптимальная, проспит до утра, как
сурок, завтра, правда, голова болеть будет, но тут уж ничего не поделаешь…
«Стерва ты, Дашка», – упрекнула она себя, как-то уже привычно, словно
устоявшейся присказкой. И отправилась наводить красоту.
Глава 24
Прощание славянки
Вообще-то, ее пальтишко, хотя и приличное в других кругах,
здесь выглядело убого – но комплексовать она не собиралась. В конце
концов, рядом шагает упакованный джентльмен, с него и спрос. Впрочем, в
гардеробе отечественное издельице приняли с непроницаемым лицом. Учены были,
всякое могло случиться – бомонд, пережив первое головокружение от успехов,
понемногу научился опрощаться на западный манер, а то и замысловато
развлекаться, устраивая маскарады на одну персону. Правая рука покойного
Беклемишева, долларовый миллионщик Спицын, обожал заваливаться в самые дорогие
магазины, имея на себе кирзовые сапоги вкупе с потрепанным ватником, карманы
которого были набиты зелеными сотенными, – и выжимал из ситуации максимум
удовольствия. А его приятель Кадесников развлекался чуть иначе – щеголял в
дешевейшем костюмчике шантарского шитья и соответствующих туфлях, но вот часы,
перстень, галстучная булавка и зажигалка были умопомрачительно дорогими даже по
меркам Уолл-стрит и Сити, а пуговицы на пиджачке были отлиты из золота
трехдевяточной пробы…