В те минуты, когда бледный серп ненадолго проглядывал сквозь плотные облака, порой можно было различить застывшие на земле силуэты. Тогда идущий, чтобы не споткнуться или не упасть, осторожно переступал через тела, лишь изредка бросая взгляды на тех, кто без помощи способного оживлять мертвецов темного колдовства уже никогда не поднимется на ноги и не вернется домой.
Взгляды погибших сверлили человеку спину, но тот не оборачивался – он заставлял себя не думать о том кошмаре, что творился здесь всего несколько часов назад. Помимо изувеченных тел, которые никто не потрудился убрать – эльфы оставили их «в назидание» жителям города, – о многочисленных казнях напоминал и оставленный тут же жертвенник-плаха. Балка-балансир с окровавленным крюком одиноко возвышалась над утонувшей в тумане площадью, где-то под ней была и забрызганная алым дыба – жуткая крестовина этой ночью стала последней ступенью для путешествия за Край множеству жизней.
Человек в плаще не смотрел в ту сторону – он неспешно шагал, старательно обходя мертвецов, пока не оказался в самом центре этой погруженной в туман и предрассветный сумрак пустоты.
Здесь странник остановился и откинул назад капюшон. Показались глубокие морщины, горбатый нос и спутанные седые пряди, ниспадающие на смуглое лицо. Человек распахнул плащ, под накидкой оказался висящий на заплечном ремне музыкальный инструмент – старая обшарпанная шарманка, богато сверкавшая некогда серебром окантовки, но сейчас словно обобранная и обглоданная сворой голодных нищих – казалось, что она уже не может играть в подобном состоянии, но старик прекрасно знал, на что способна его «Катарина». Сегодня она пропоет такое, что многим слушателям будет стоить самой дорогой из монет – жизни, другой оплаты его выступление недостойно. Шарманщик поднял голову и бросил последний взгляд на часы, стрелки которых отмеряли время на башне ратуши, – лунный свет как раз выхватил из темноты циферблат. После он неспешно закрутил ручку на своем инструменте. Время пришло…
…Джон Кейлем, капитан стражи его светлости барона Танкреда Бремера, сидел в своем доме у распахнутого окна и задумчиво набивал пальцами табак в длинную курительную трубку. При тусклом свете луны, что едва пробивался сквозь плотные облака, проделать подобное было непросто, но Кейлем обхаживал свою «Мэгги-Лех»
[31]
не первый год, и руки сами помнили, что нужно делать. Слегка прижав остро пахнущее зелье указательным пальцем, капитан тщательно утрамбовал его серебряной «топталкой», после чего отложил изящный инструмент в сторону и не без сожаления захлопнул стоявшую перед ним на столе резную табакерку.
– Надеюсь, ты не собираешься разжигать огонь? – раздался предостерегающий голос за спиной.
Капитан удивленно обернулся – в дверях стояла жена. София Кейлем, сухощавая женщина лет сорока, была одета в строгое длинное платье вишневого цвета, сейчас кажущееся скорее черным, волосы ее были аккуратно заплетены в косу и стянуты лентами на затылке – словно и вовсе не ложилась.
– Чего тебе не спится? – холодно спросил капитан, даже не подумав ответить. – Следишь за мной?
– Жене всегда интересно, куда уходит ее супруг по ночам, – негромко рассмеялась София. – Хоть я и знаю, что изменяешь ты мне лишь со своей любимицей «Мэгги». Или у тебя появилась еще одна?
– Иди спать. Сегодня у меня нет желания играть в эти игры, – нахмурился теальский капитан.
Он потянулся в подсумок за огнивом, при этом глухо звякнули звенья кольчуги. Только сейчас жена заметила, что Кейлем облачен в доспех и опоясан мечом.
– Все-таки куда-то собрался? – забеспокоилась София. – И… огонь? Ты разве не знаешь, что в полночь творилось на площади? Людей убивали за одну-единственную свечу!
– Именно поэтому я и должен…
Кейлем не договорил, замолкнув на полуслове. В этот самый миг с улицы донеслась грустная тягучая мелодия. Это была старая, известная всем и каждому в Теале уличная песня. Она называлась «Милая Катарина». Капитан принялся напевать знакомые, будто сами по себе слетающие с губ слова…
Мелодия смолкла, и Кейлем решительно чиркнул огнивом, разжигая лучину. В окно потянулся сизый дымок.
– Джон! – испуганно вскрикнула София. – Что ты?..
– Мне пора.
Капитан поднялся, поправил перевязь с мечом и направился к выходу, раскуривая на ходу трубку.
Заметив его сосредоточенность, жена сочла за лучшее отойти в сторону, молча проводив мужа полным тревоги взглядом. Затем вернулась в спальню и обняла спящих детей. До самого утра ей так и не удалось сомкнуть глаз…
* * *
– Луиза! Не нужно так спешить, любовь моя! – Маркиз Луазар заботливо придерживал беременную жену под руку, помогая ей спуститься по ступеням. – Вот увидишь, мы все успеем…
Двое сопровождавших эльфов остановились у выхода из донжона и тут же, слившись с чернотой стен, стали походить на тени, а вскоре и вовсе исчезли из виду. Маркиз старался лишний раз не смотреть туда, где все еще должны были стоять их молчаливые конвоиры, сосредоточив все внимание на Луизе, – во дворе их уже ожидала большая черная карета без гербов. Накануне Сегренальд лично распорядился ободрать со стенок баронского экипажа расшитую змеями бархатную драпировку и сбить все геральдические знаки – идет война, на дорогах неспокойно, и совершенно незачем привлекать к себе лишнее внимание там, куда они отправляются.
Джим Хеккени, молодой конюший четырнадцати лет от роду, совсем еще мальчишка с по-детски испуганным лицом, сидел на вожжах и с трудом сдерживал волнение, вертя в руках кнут; четверка застоявшихся за ночь прекрасных гнедых коней из баронских конюшен нетерпеливо перебирала копытами. Всем им не терпелось оказаться подальше отсюда, что ж, маркиз не мог их в этом винить – он и сам вот уже полгода как был одержим этой же мыслью.
– Прошу тебя, любимая, осторожнее. – Сегренальд галантно отворил дверцу кареты и встал рядом, готовый помочь жене подняться, если в этом возникнет необходимость. – Самое главное сейчас – это беречь нашего ребенка. Я приказал Джиму не гнать лошадей слишком быстро, но и медлить нам также не следует…
– Я очень боюсь, Нальди. – Луиза остановилась перед дверью экипажа, тяжело дыша: ночная прогулка по коридорам замка в полной темноте и под пронзительными взглядами неотступно следовавших рядом теней-стражников в пурпурных плащах стоила ей всех сил, как физических, так и душевных. – Я… я ведь не глупышка. Я видела убитых слуг под окнами. Мою старую Клархен и одного из солдат. Они лежат там до сих пор, никто и не подумал похоронить тела… Как ты можешь быть уверен, что те, кто убил их, так просто дадут нам уехать?