Колодец старого волхва - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 89

Печенежские кони ждали своих хозяев возле ворот детинца, и у каждого в седельной сумке появился подарок — кусок дорогой ткани, несколько хороших шкурок. Осторожно держа корчаги, печенеги уселись в седла и поехали из города. Им открыли ворота, белгородские заложники вернулись из стана в город, а печенеги поскакали с корчагами к ханскому шатру.

— Да сумеют ли они сварить как надобно? — беспокоилась старостиха Пелагия, со стены наблюдая, как гости удаляются к стану. — А то по неумению испортят добро, ни себе не выйдет, ни людям!

— Да уймись хлопотать! — утешал ее муж. — Наши-то гости на славу угостились — мед мы им крепкий поднесли. Вон княжич ихний себя не помнил, за людей руками хватался!

— Ну, помогите нам, боги великие и апостолы мудрые! Наши-то все живыми воротились, и то ладно!

День кончался, но белгородцы не спешили расходиться по дворам, толпились на торгу и на улицах, говоря все об одном и всех богов умоляя о том, чтобы хан и прочие печенеги поверили в чудесные колодцы так же, как поверили приходившие в город посланцы. Вернувшихся заложников обступали с расспросами о печенежском стане. Бобру расхотелось в полон, и он так же ретиво бранил степняков, как на вече бранил князя; Добыча гордился собой, словно одолел в поединке самого Родомана, а Иоанн жалел, что не знает печенежского языка и не сумел рассказать степнякам о Христе. А Надежа только посмеивался.

— Ой, батюшко родной, как же я перепугалась! — говорила Медвянка, теребя отца за рукав под причитания Лелей и восторженные визги Зайки. — Княжич-то ихний чумазый все на меня глазами так и сверкал! А как Явора увидал, так и вовсе, я думала, снова в драку полезет!

— Погоди, любезная моя, надобно мне к тысяцкому заглянуть! — непонятно посмеиваясь, отвечал им Надежа и пытался прорваться к воротам, но женщины его не пускали.

Наконец он вырвался от домочадцев и поспешил к тысяцкому. В гриднице толпился народ, но Надежу Вышеня тут же подозвал к себе. Сияна стояла возле отца, еще не опомнясь от пережитого за день волнения. Если для Медвянки служба у красных колодцев была только игрой, то Сияна отнеслась к этому как к настоящему священнодействию. Впрочем, и мудрый Обережа думал так же. Разве не было это действо призвано чудесным образом спасти город от гибели?

— Ну что, друже, как тебя приняли в печенегах? — спросил Надежу тысяцкий. — Не было ли тебе какой обиды?

— Не было мне обиды, батюшко-воеводо! — ответил Надежа, разглаживая бороду, словно стараясь скрыть усмешку. — Так меня приняли ласково, как я и не чаял.

— В чем же ласка была?

— Зазвал меня к себе в шатер второй ихний княжич, меньшой брат того, что с Межамиром бился и у нас тут в гостях был.

Сияна при этих словах тихо ахнула и прижала руку к груди, но ее отец, занятый рассказом городника, ничего не заметил.

— И о чем же он с тобой говорил? — спросил Вышеня.

— Угостил он меня, медом напоил, лепешками и всяким… — Надежа заметил голодный блеск глаз слушателей и осекся. — И просил он меня быть от него послом к тебе, воеводо. Не простым послом… — Надежа примолк ненадолго, наслаждаясь напряженным вниманием наполненной людьми гридницы, — а сватом!

Все ахнули, а Сияна на сей раз промолчала — у нее захватило дыхание.

— Просил меня княжич кланяться тебе и спросить, не отдашь ли ты за него дочь твою. Видел он ее на забороле, и так она ему полюбилась, что он не спит, не ест, на свет не глядит, а об ней одной и мыслит. Вено обещает дать: табун коней в тридцать голов, да седел, да сбрую на всех, да коз и овец, сколько попросишь. Дай ответ, воеводо, он тогда и сватов от своих родичей по обычаю пришлет.

Надежа кончил; гридница загудела, закричала. Сияна закрыла лицо руками и рыдала в объятиях матери, как ни пытались боярыня и няньки успокоить ее.

— Вот это да! Вот так вено! На десять девок хватит! — бурно толковала гридница. — Так ведь девка не простая — воеводская дочь! Красавица такая — да за печенега! Да он ведь веры не нашей! Пусть тогда крестит его епископ! Что же ей, в степи с ним жить? Нет, пусть ему князь село даст или город какой, пусть нашему князю служит! Как Илдея-хан Ярополку служил!

Народ обсуждал сватовство, Сияна рыдала — не от страха, как думали мать и няньки, а от потрясения.

— Да погодите вы! — негромко сказал Обережа. И все услышали его среди общего гомона, в гриднице стало тихо.

— Главное-то уразумели вы? — спросил Обережа. — Просит ихний княжич добром сватать боярышню нашу — стало быть, силой взять уж не надеется. Уйдут они от нас.

Гридница молчала, потрясенная его словами. Это было так просто, но никому не приходило в голову.

— Вот сие верно! — подхватил Надежа и с довольным видом разгладил бороду. — Вот и я сразу так помыслил, как он мне медов наливать стал. Мало им киселя овсяного уделили, а на всю орду, гляди, хватило.

* * *

Перед рассветом следующего дня некрепкий сон белгородцев был нарушен шумом, долетавшим из печенежского стана. В тревоге и надежде горожане поднялись и во множестве, целыми дворами побежали на забороло.

Исчезли шатры, один за другим разрушались круги из кибиток, и в каждую из них запрягали пригнанных из степи лошадей и быков. Все пять родов снимались с бывшего стана и пускались в путь прочь от города, на юг, где вдалеке всадники в остроконечных шапках окружали собранные стада. Как месяц назад, над городом висел скрип колес, конский топот, крики чужих голосов, но теперь даже сладкие песни берегинь не могли быть приятнее для белгородцев, чем шум поднимающегося в дорогу печенежского стана. В молчании, не веря избавлению, смотрели горожане, как уходит орда. Черная туча людей, коней и кибиток постепенно отодвигалась прочь, в мире делалось светлее, как светлеет небо после грозы. Вереницы кибиток чередой тянулись все дальше, стихал скрип колес и топот, ветер развеял остатки дыма от печенежских костров. Передние звенья печенежской цепи уже отступили за холмы и скрылись из глаз, только хвост уползающего Черного Змея еще был виден.

На дальнем холме показался всадник — статный и ловкий, с широким серебряным поясом, блестевшим в первых лучах солнца. Обернувшись вместе с конем, он смотрел в сторонуs Белгорода, — то ли ждал отставших, то ли прощался с городом, в который ему так и не удалось войти победителем. Издалека нельзя было разглядеть его лица, но Явор видел в нем того русого болдыря, Ак-Курта. Снова он уходит, побежденный, не получивший ничего, на что рассчитывал, но живой и способный к новым битвам. И они придут, эти битвы «Скачи, скачи! — думал Явор, провожая его глазами. — Не прощаюсь — еще свидимся. Сам тебя искать буду, покой забуду, а найду. И не пошли мне Перун сыновей, если я твою голову на малоновгородской стене на кол не вздену! » Страшнее этого обета и придумать было нельзя, но Явор-Межамир верил, что найдет силы его исполнить. Его обострившееся меж источниками жизни и смерти зрение видело далеко вперед, и он знал: будет так. Им с Белым Волком не разойтись в широкой степи, один из них лишится головы.