Щит побережья. Восточный Ворон - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 63

Несколько мгновений Равнир недоумевающе смотрел на нее, а потом до него дошло. Резко оглянувшись к морю, он схватил Хельгу за руку и бегом потащил в ворота усадьбы. Густая липкая тьма выползала из моря и тянула руки им вслед.

* * *

Хринг хёльд по прозвищу Тощий очень уважал старину. Род его был небогат, но древен и происходил от потомков самого Хельги Убийцы Хундинга. Того, о котором говорит сказание:

Хельги сорвал

шатер на носу

так, что дружина

от сна пробудилась;

воины видят —

рассвет наступил, —

проворно они

паруса расшитые

начали ставить

в Варинсфьорде. [36]

Хринг Тощий очень любил поговорить о своем предке и гордился им тем более, что в настоящем предметов гордости у него оставалось немного. В округе Тингваля род его считался не самым богатым, свою жизнь он прожил тихо и скромно, поскольку слабая грудь и кашель, мучивший его с детства, не позволяли мечтать о морских походах и воинской славе. К счастью, сын его Рамбьёрн унаследовал родовую гордость, но не унаследовал болезни, так что теперь, сидя по вечерам у огня и слушая тихие вздохи жены и дочери, Хринг хёльд мечтал о новой славе, которую добудет Рамбьёрн под предводительством Брендольва сына Гудмода и молодого Вильмунда конунга. Может быть, Хринг Тощий еще доживет до того дня, когда эти древние стены снова покроются ткаными коврами, на столы встанут золоченые кубки, горящие так ярко, что не потребуется огня…

– Что-то дверь скрипит! – сказала фру Арнтруда. Сидя у очага, она пряла шерсть, и ее суровый вид без слов говорил: чем предаваться пустым мечтаниям, лучше бы раздобыть что-нибудь существенное для дома и хозяйства! А то опять позовут на пир, а хозяйке нечего надеть! – Ты заперла хлев?

Она обернулась к служанке. Снилла, притворно суетливая и непроходимо ленивая худощавая женщина, усердно закивала:

– Заперла, заперла! А как же! Такой ветер!

– Это ветер где-то шумит, – сказала Хлодвейг. – Когда тихо, каждую мышь слышно.

Был бы дома Рамбьёрн, любитель поговорить, никто из них не услышал бы ветра. Хлодвейг не любила долгих зимних вечеров, когда от ужина до отхода ко сну не услышишь ничего, кроме скрипа дверей да голосов домочадцев. За каждого из них Хлодвейг сама могла бы сказать решительно все, что только тому может прийти в голову. «Говорила я тебе – лучше мой молочные ведра, а то скиснет…» – это мать. «Я все вымыла и высушила на ветру! – клянется Снилла. – Это Снют рядом разбросал рыбьи отходы – нет бы сразу отнести в хлев…» «Весь фьорд тогда был покрыт кораблями, и у каждого была золоченая голова дракона на носу! – вспоминает отец о тех походах, которых никогда не видел, но которые скрашивают его собственное серое существование. – И у каждого паруса были цветные, красные, синие, зеленые, а у конунга Хельги даже шитый золотом…» «Ох, как кости ноют! – кривит морщинистое лицо Снют, старый работник. – Это опять к снегу…»

Хлодвейг не удержалась от вздоха. Напрасно она все-таки побоялась дождя со снегом, который влажной противной пеленой висел над берегом с утра, и не пошла в Тингваль. Дома работы мало, мать отпустила бы. Зато в Тингвале так хорошо, так просторно, так весело горит огонь в трех очагах в гриднице, и там так много народу! Есть гости с других усадеб, играют в тавлеи, рассказывают саги, женщины рукодельничают, мужчины обсуждают дела, молодежь смеется… В мыслях Хлодвейг мелькнуло остроносое и все равно привлекательное, живое лицо Равнира, и она улыбнулась, слегка махнула рукой, отгоняя видение.

Серая кошка, гревшаяся у огня, тяжело вздохнула, будто ей ой как трудно жить на свете.

– Несчастненькая ты наша! – насмешливо посочувствовала ей Хлодвейг. И опять пожалела себя, что сидит дома, где словом не с кем перемолвиться, а не в Тингвале, где так хорошо!

За деревянной стеной послышался какой-то шум, невнятный топот. Кто-то большой и тяжелый будто терся боком о перегородку. Коротко мыкнула одна из коров.

– Какая-то корова отвязалась! – решила фру Арнтруда и кивком послала Сниллу во двор. – Поди посмотри.

Снилла неохотно поднялась и стала копаться в куче потертых накидок и плащей. Ветер выл во дворе, и от одной мысли о том, что сейчас надо туда выйти, становилось тоскливо.

– Ну, ты идешь? – подгоняла ее хозяйка. – Всегда ты так: сегодня запрягаешь, завтра едешь!

– Напрасно все-таки ты велела забить эту дверь! – сказал Хринг хёльд. – Ее не зря прорубили когда-то. В старину люди были не глупее нас с тобой! Сейчас не пришлось бы выходить во двор, будь эта дверь открыта!

– Если в древности люди жили в хлеву, я очень рада, что подождала родиться! – сварливо отозвалась фру Арнтруда. – А если кому-то очень нравится, как пахнет навозом, то он может переселяться в хлев. Хоть навсегда!

Хлодвейг встала и натянула накидку. Она не любила слушать, как родители бранятся. В молодости Арнтруда дочь Торберга прельстилась знатностью жениха и всю жизнь не могла простить ему бедности. Причин для недовольства находилось предостаточно. В самой крупной причине семейство жило – это был их собственный дом. Из восхищенного почтения к предкам Хринг хёльд отказывался сделать то, что следовало бы сделать еще его прадеду – разобрать дом, который возвели еще родные внуки Хельги Убийцы Хундинга, и построить новый. В длину здание тянулось шагов на тридцать, поскольку когда-то предназначалось для целого рода с многочисленной челядью. На высоту человеческого роста стены были выложены из грубо отесанных глыб зернистого серого гранита, а потом сразу начиналась крыша, так что рослый человек не мог стоять слишком близко к стене. Огромные высокие скаты, покрытые дерном, поросшие травой и мелким кустарником, издали напоминали холм.

Наследники древнего героя разгородили «длинный дом» двумя деревянными перегородками, в крайнем помещении поставили скотину, среднее отвели для людей, а третью часть приспособили под амбар и кладовку. Фру Арнтруда всю жизнь бранилась: ни кухни, ни гридницы, ни девичьей – все не как у людей! Запах хлева так ей досаждал, что она приказала заколотить дверь, которая вела из человеческой половины дома в коровью, и то для этого потребовалось не меньше десяти лет войны с мужем. Однажды Хринг уступил, но вот уже десять лет при каждом удобном случае напоминал жене, что она была неправа.

Вслед за вздыхающей Сниллой Хлодвейг вышла во двор. Холодный влажный ветер кинулся ей в лицо, точно давно топтался тут в нетерпеливом ожидании. Прикрывая щеку краем капюшона, Хлодвейг прошла к двери в хлев.

– Здесь открыто! – крикнула Снилла, шедшая впереди с факелом. Ветер трепал, приминал, рвал на клочки неустойчивое пламя, и служанка старалась телом загородить его. – Кто же открыл? Я хорошо помню, я закрывала! Наверное, Снют пошел спать к коровам. Снют! – закричала она, шагнув внутрь коровника. – Ты здесь? Где ты, старый тюлень? Эй!

Войдя вслед за ней и сбросив капюшон с лица, Хлодвейг увидела в хлеву человека. Стоя спиной к двери, он суетливо отвязывал одну из коров, но не мог управиться с веревкой, дергал, торопился. Это был не Снют и вообще не кто-то из домочадцев Обиталища Троллей.