Два только что подружившихся человека еще раз пожали друг другу руки и, направившись в терновую аллею, вскоре спустились в подземелье, через которое часом раньше ушли девятнадцать заговорщиков.
XXXIII.
Утро комиссионера
Спустя два дня в семь часов утра Сальватор стучался в дверь к Петрусу.
Молодой художник еще спал, убаюканный сладкими снами, что витают над влюбленными. Он спрыгнул с кровати, отпер дверь и принял Сальватора с распростертыми объятиями, но еще смеженными веками.
– Что нового? – улыбнулся Петрус. – Вы мне принесли какие-нибудь новости или опять пришли оказать услугу?
– Наоборот, дорогой Петрус, – возразил Сальватор, – я пришел просить вашей помощи.
– Говорите, мой друг, – протянув ему руку, сказал Петрус. – Но я хочу оказать вам серьезную услугу. Вы же знаете, я только и жду случая прыгнуть ради вас в огонь.
– Я никогда в этом не сомневался, Петрус… Дело вот в чем.
У меня был паспорт, я отдал его около месяца тому назад Доминику, который отправлялся в Италию и боялся, что его арестуют, если он будет путешествовать под своим именем.
Сегодня ради одного большого дела, о котором я вам как-нибудь расскажу, уезжает Жюстен…
– Уезжает?
– Нынче или завтра ночью.
– Надеюсь, с ним все в порядке? – спросил Петрус.
– Нет, напротив. Но он должен уехать так, чтобы никто об этом не знал, а для этого ему, как и Доминику, необходимо уехать под чужим именем. Он всего на два года старше вас, описания примет схожи… Вы можете дать свой паспорт Жюстену?
– Я в отчаянии, дорогой Сальватор, – отвечал Петрус. – Вы же знаете, с какой приятной целью я сижу в Париже уже полгода. У меня есть только старый римский паспорт, уже год как просроченный.
– Дьявольщина! – выругался Сальватор. – Вот досада!
Жюстен не может пойти за паспортом в полицию: это привлекло бы к нему внимание… Пойду к Жану Роберу… Хотя он на целую голову выше Жюстена!
– Погодите-ка…
– Вы возвращаете меня к жизни.
– Жюстен отправляется в какую-то определенную страну?
– Нет, ему важно уехать из Франции.
– Тогда я смогу ему помочь.
– Каким образом?
– Я дам ему паспорт Людовика.
– Паспорт Людовика? Как же он оказался у вас?
– Да очень просто. Он ездил в Голландию и вернулся третьего дня. Он брал у меня небольшой чемодан и оставил в кармашке паспорт.
– А что если Людовику понадобится вернуться в Голландию?
– Это маловероятно. Но в таком случае он скажет, что потерял паспорт, и закажет другой.
– Хорошо.
Петрус подошел к сундуку и вынул бумагу.
– Вот вам паспорт, – сказал он. – Счастливого путешествия Жюстену!
– Спасибо.
Молодые люди пожали друг другу руки и расстались.
Пройдя Восточную улицу, Сальватор зашагал по аллее Обсерватуар, потом по улице Анфер со стороны заставы и, подойдя к приюту Анфан-Труве, поискал глазами дом каретника.
Хозяин стоял на пороге, Сальватор хлопнул его по плечу.
Каретник обернулся, узнал молодого человека и приветствовал его дружески и вместе с тем почтительно.
– Мне нужно с вами поговорить, мэтр, – молвил Сальватор.
– Со мной?
– Да.
– Всегда к вашим услугам, господин Сальватор! Не угодно ли войти?
Сальватор кивнул, и они вошли в дом.
Пройдя магазинчик, Сальватор вошел во двор и в глубине под огромным навесом обнаружил нечто вроде прогулочной коляски; очевидно, он о ней знал, потому что подошел прямо к ней.
– Вот это мне и нужно, – сказал он.
– Отличная коляска, господин Сальватор! Превосходная коляска! И отдам я ее недорого, по случаю.
– А надежная она?
– Господин Сальватор, я за нее ручаюсь. Можете объехать на ней хоть всю землю и привезти сюда: я заберу ее у вас с разницей в двести франков.
Не слушая похвалы, которыми как всякий торговец, расхваливающий свой товар, каретник осыпал свою коляску, Сальватор взял экипаж за дышло с той же легкостью, словно это была детская коляска, вывез ее во двор и стал тщательно осматривать с видом знатока.
Она показалась Сальватору подходящей, за исключением некоторых мелких недостатков, на которые он указал каретнику, и тот обещал, что к вечеру все исправит. Славный каретник сказал правду: коляска была хороша и, что особенно важно, очень надежна.
Сальватор сторговался на шестистах франков; он условился с каретником, что вечером к половине седьмого коляска, запряженная парой отличных почтовых лошадей, будет стоять на внешнем бульваре между заставой Крульбарб и Итальянскими воротами.
С оплатой же все было просто. Сальватор, плативший только когда все его приказы точно исполнялись, назначил каретнику встречу через день утром (очевидно, следующий день у Сальватора был занят), и каретник, зная его за надежного партнера, как говорится на языке деловых людей, счел вполне приемлемым предоставить ему кредит на сорок восемь часов.
Сальватор покинул каретника, пошел вниз по улице Анфер, свернул на улицу Бурб (сегодня она носит название Пор-Руаяль)
и подошел к низкой двери напротив приюта Матерните.
Там жили плотник Жан Бычье Сердце и мадемуазель Фифина, его любовница и повелительница.
Сальватору не пришлось спрашивать у сторожа, дома ли плотник: едва он ступил на лестницу, как услышал рев, свидетельствовавший о том, что человек, окрестивший Бартелеми Лелонга Бычьим Сердцем, правильно выбрал прозвище.
Крики мадемуазель Фифины, врезавшиеся пронзительными нотами в его речитатив, доказывали, что Жан Бычье Сердце исполнял не соло, а пьесу на два голоса. Мелодия рвалась через дверь на волю и катилась по лестнице, долетая до слуха Сальватора и словно направляя его шаги.
Когда Сальватор дошел до пятого этажа, его буквально захлестнула эта мелодия. Он вошел без стука, так как дверь была не заперта предусмотрительной мадемуазель Фифиной, непременно оставлявшей пути к отступлению перед бушующим великаном.
Ступив за порог, Сальватор увидел, что противники стоят друг против друга: медемуазель Фифина, с рассыпавшимися волосами и бледная как смерть, грозила Жану Бычье Сердце кулаком, а тот, побагровев от ненависти, рвал на себе волосы.
– У, проклятый! – выла мадемуазель Фифина! – Ах ты, дурачина! Ах, недотепа! Ты, значит, думал, что девочка от тебя?
– Фифина! – возопил Жан Бычье Сердце. – Не выводи меня из себя, не то худо будет.
– Нет, она не от тебя, а от него.