Броканта снимала и переснимала колоду, тасовала и перетасовывала карты, раскладывала их полукругом на своей подставке.
Она дошла до самого интересного места: святой Петр – трефовый король – уже приготовился, словно тень Самуила, вызванного андоррской прорицательницей, раскрыть тайны высшего мира, как вдруг Бабилас, не отходивший от окна, заметил Карамельку; та сдержала данное обещание и вышла на улицу одна – изящная, стройная, элегантная, еще более свежая, веселая, нежная, соблазнительная, чем всегда.
– Карамелька! Карамелька одна! – вскричал Бабилас. – Так ты сдержала слово, собачка моя ненаглядная!.. Не могу больше терпеть, лучше смерть, Карамелька!
Выпрыгнув из окна, Бабилас бросился вдогонку своей мечте, а Карамелька семенила по улице, призывно взглянув, перед тем как исчезнуть за углом; все это произошло за то время, пока господин терпеливо ждал ответа.
Броканта сидела к окну спиной, но когда Бабилас выскочил на улицу, она обернулась.
Ее порывистое движение, в котором выразилась поистине материнская забота, не могло идти ни в какое сравнение с проворностью влюбленного Бабиласа: обернувшись, Броканта увидела лишь кончик его хвоста.
Броканта позабыла обо всем на свете: и господина из Монружа, желавшего узнать, попадет ли он в рай, и начатое гадание, и монету в тридцать су – она думала только о дорогом Бабиласе.
Она вскрикнула, отбросила подставку с картами и подбежала к окну; охваченная великой страстью, она, позабыв о приличии, перешагнула через подоконник, выскочила на улицу и бросилась за Бабиласом в погоню.
Видя, что хозяйка вышла через окно, вопреки своему обычаю делать это через дверь, Фарес, несомненно, решил, что начался пожар: он издал крик и вылетел на улицу.
Собаки, наблюдавшие за исчезновением хозяйки и ворона и умиравшие от любопытства, тоже стремительно бросились в окно, подобно знаменитым баранам Панурга, которых все, с тех пор как их придумал Рабле, неизменно сравнивают с любой толпой, прыгающей куда-нибудь за компанию.
Наконец, Баболен, видя, что Бабилас убежал, Броканта исчезла, Фарес улетел, а собаки высыпали все до одной на улицу, тоже метнулся к окну – такова сила примера! – как вдруг господин из Монружа схватил его за штаны.
Произошла недолгая заминка, когда было неизвестно, кто уступит первым: незнакомец выпустит штаны Баболена или Баболен перестанет держаться за оконную перекладину. Господин из Монружа, готовый поверить скорее в крепость перекладины, нежели в прочность штанов, решил подстраховаться.
– Друг мой! – сказал он. – Ты получишь пять франков, если…
Незнакомец замолчал; он знал цену тому, что принято называть скрытым смыслом.
Баболен в то же мгновение выпустил перекладину и повис на штанах, за которые крепко держал его незнакомец.
– Если что? – спросил мальчишка.
– Если сведешь меня с Розочкой.
– Где деньги? – спросил предусмотрительный Баболен.
– Пожалуйста, – проговорил господин, вкладывая ему монету в руку.
– Настоящие пять франков? – вскричал мальчишка.
– Взгляни сам, – предложил господин.
Баболен посмотрел на лежавшую у него в кулаке монету, но, не веря собственным глазам, прибавил:
– Послушаем, как она звенит.
И он уронил на пол монету, отозвавшуюся серебристым звоном.
– Вы сказали, что хотите видеть Розочку?
– Да.
– Вы не причините ей зла?
– Наоборот!
– Тогда пошли!
Баболен отворил дверь и устремился на лестницу.
– Пошли! – согласился господин, шагавший через ступеньки с таким воодушевлением, словно лестница вела в райские кущи.
Скоро они уже стояли перед дверью Розочки. Незнакомец зачерпнул из фарфоровой табакерки щепоть табаку и опустил очки на нос.
XIII.
Зачем в действительности приходил господин из Монружа к Броканте
Вто время как господин из Монружа, словно курица, проскользнул вслед за Баболеном в приотворенную дверь, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о дверной наличник, Розочка сидела за лакированным столиком – подарком Регины – и раскрашивала цветы – подарок Петруса. – Слушай-ка, Розочка, – обратился к ней Баболен – Это господин из Монружа, он хочет с тобой поговорить.
– Со мной? – поднимая голову, переспросила Розочка.
– С тобой, с тобой.
– Да, именно с вами, милая девочка, – вмешался незнакомец, подняв на лоб синие очки, чтобы получше рассмотреть девочку: похоже, очки только мешали ему.
Розочка встала. За три последних месяца она сильно выросла. Теперь это была не болезненная и чахлая девочка, которую мы встречали на улице Трипре, а бледная худая девушка, еще слабенькая – что верно, то верно, – но худоба и бледность объяснялись тем, что она сильно вытянулась. Перенесенная в более благоприятные условия, девочка развилась; теперь она стала похожа на молодой кустик, тонкий и гибкий, еще готовый согнуться под любым ветром, но уже в цвету.
Она поздоровалась с господином из Монружа и, подняв на него широко раскрытые от удивления глаза, спросила:
– Что вы хотели мне сказать, сударь?
– Дитя мое! – начал незнакомец как можно ласковее. – Меня послало лицо, которое очень вас любит.
– Фея Карита? – вскрикнула девочка.
– Нет, я незнаком с феей Каритой, – с улыбкой возразил незнакомец.
– Господин Петрус?
– И не господин Петрус.
– Тогда, должно быть, господин Сальватор, – продолжала Розочка.
– Совершенно точно! – обрадовался господин из Монружа. – Меня прислал господин Сальватор.
– А-а, мой добрый друг Сальватор! Что-то он меня совсем забыл: я не видела его уже недели две! – воскликнула девочка.
– Вот поэтому я и пришел. «Сударь мой! – сказал он мне. – Навестите Розочку; передайте, что я здоров, и попросите ее ответить на вопросы, которые вы зададите от моего имени».
– Значит, господин Сальватор чувствует себя хорошо? – переспросила Розочка, словно не слыша последних его слов.
– Очень хорошо!
– Когда я его увижу?
– Завтра; может быть, послезавтра… Сейчас он очень занят, вот почему я пришел вместо него.
– Садитесь, сударь, – предложила Розочка, подвигая стул господину из Монружа.
Видя, что Розочка разговаривает с другом Сальватора, Баболен решил, что никакая опасность ей не угрожает; он сгорал от любопытства, мечтая узнать, что стало с Карамелькой, Бабиласом, другими собаками, Фаресом и Брокантой. Пока господин из Монружа усаживался, нацеплял на нос очки и нюхал табак, мальчишка незаметно исчез.