Перекресток зимы и лета - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 75

Приди к нам, весна,

Со радостию!

Со великою к нам

Со милостию!

С лесом зеленым,

С луговиной пышной,

С рожью зернистой,

С пшеничкой золотистой,

С овсом кучерявым,

С ячменем усатым,

С калиной-малиной,

С клюквой-моховиночкой,

С брусникой-боровиночкой,

С цветиками лазоревыми,

С травушками-муравушками!

Вдруг берегини с визгом и смехом кинулись в разные стороны; вместо них рядом с Ладой и Лелей оказался мужчина – молодой, румяный, с красивой золотистой бородкой и зелеными побегами в светлых волосах. Лада радостно улыбнулась ему и ласково подтолкнула вперед дочь; он обнял Лелю, и Громобой сам догадался, что это должен быть Ярила, ее отец. От всех троих исходило чистое золотое сияние и окружало так плотно, что рассмотреть их было уже нелегко: это сияние уже было границей, отделившей весенние божества от Громобоя.

Лада развязала пояс и вдруг подбросила вверх его конец. Пестрый семицветный пояс, украшенный священными знаками неба, земли и воды, взлетел в самое небо и стал широкой дорогой; на нем сверкали всеми красками зелень леса, синева неба, золото солнца и багрянец зари. Лада и Ярила взяли за руки свою дочь и повели по этой дороге прямо ввысь. Чем выше они поднимались, тем дальше отступали снега, тем шире расстилался по земле зеленый травяной ковер. Сияние весенних божеств с высоты разливалось все шире и шире, одевая землю животворящим светом весеннего солнца и пробуждая все живое к новой жизни.

Три светлые фигуры были уже на дальнем конце радужного моста, в самом небе. В льющемся с неба ослепительном свете их трудно было рассмотреть, уже нельзя было и понять, люди это или светлые птицы лебеди. Там, в невидимой вышине, их ждет другая березовая роща – та, где вечно живет весеннее тепло и откуда душистый ветер ежегодно приносит в земной мир весну.

Громобой стоял, держась рукой за ближайшую березу и одолевая головокружение. Лада, Ярила и Леля исчезли, радужный мост растаял в воздухе. Вокруг него была весенняя березовая роща, такая же, как тысячи подобных рощ на земле, и божественно-прекрасная. Снега нигде не было видно, землю покрывала свежая трава. Громобой двинулся вперед, придерживаясь за березовые стволы. Пора было выяснить, куда он попал.

Березняк шел под уклон. Между деревьями показался просвет, открылась опушка. Громобой вышел к подножию горы: перед ним была длинная луговина, а подальше – обрывистый берег реки. Река была довольно широка, и серый, залитый водой лед на ней трещал и топорщился плитами. Со всех сторон в реку бежали потоки мутной воды. И на глазах Громобоя полуразломанный лед, еще сохраняя целыми довольно большие куски, двинулся вниз по течению, на полуночь, к далекому морю.

Это место казалось Громобою незнакомым, но он догадывался, что это должна быть та самая Ладина роща над Сварожцем, где была когда-то разбита Чаша Судеб и в которой была заключена в плен богиня Леля. Он видел это место зимней ночью, а теперь вокруг него был сияющий весенний день. Стоял громкий треск ломающегося льда, река внизу ревела и бурлила, и вода прибывала с каждым мгновением. По влажной коре берез катились светлые капли, как слезы облегчения, и ухо Громобоя разбирало еле слышные стоны корней в земле, оживающих после долгого сна. Сквозь бледную прошлогоднюю траву с юным задором прорывалась свежая, молодая, и росла прямо на глазах – ведь здесь ступали ноги самой богини Лели. Желтые первоцветы бодро встряхивали полураспустившимися головками на своих длинных зеленых ножках, лиловые глазки фиалок мигали над серой прошлогодней листвой.

Ветер посвистывал в ветвях, внизу трещал лед. Все вокруг было полно беспорядочного шума, но он звучал лучше самых сладких песен. Безмолвие заснеженных, мертвых равнин осталось позади, перед ним расстилалась жизнь, полная шума и движения, трудов и тревог, потерь и обретений; взломав оковы, жизнь вырвалась на волю и теперь, ликуя, торопилась наверстать упущенное и взахлеб обещала еще много, бесконечно много рассветов и закатов, снегопадов и капелей, первых криков младенцев и последних вздохов стариков. Сметая ровные и плоские покровы снега, потоки жизни стремились во всех мыслимых и немыслимых направлениях, сталкивались и бурлили, несли наряду с чистой водой всякий сор и грязь, смешивались и снова расходились. Источник их движения был в самой взаимосвязи и взаимодействии каждой мелочи из тех, что слагали земной мир. Громобой не мог ни объяснить, ни даже осмыслить все это, но он смотрел на тонкую, как пушинка, белую полоску коры, что трепетала на ветру возле влажного ствола березы, и знал, что и это – очень важно, что и эта пушинка участвует в потоке сил, которые связывают мир воедино и дают ему жизнь.

Глядя на все это, Громобой старался прийти в себя. А это было нелегко: уж слишком долгий путь он прошел от себя самого, прежнего, чтобы прийти в эту весеннюю рощу. У него было странное чувство, будто он целый год летал, а теперь вдруг снова ощутил твердую землю под ногами и тяжесть собственного тела. Те потоки нечеловеческих сил, что наполняли его кровь, теперь схлынули, потому что выполнили свое предназначение. Божество покинуло его, и он вернулся к себе. В памяти всплывали образы какого-то дома, каких-то улиц, людей, которых он отлично знал. Рослая женщина с суровым лицом и красными стеклянными бусинками в вышивке повоя надо лбом… «Рада бы курица нейти, да за крыло волокут…» Плотный пожилой мужчина с рыжеватой бородой, с прищуренным левым глазом… Тот, кого он когда-то звал… отцом… Этого мужика, а вовсе не Перуна с молниями в черной грозовой бороде… С каждым мгновением образ Перуна уходил все дальше, а кузнец Вестим казался ближе. Громобой уже вспомнил имена своих земных родителей, вспомнил Кузнечный конец, и соседей, и товарищей, и угол Велесовой улицы с пустырем, где затевались игрища и гулянки, где стояли, бывало, стайками девушки с разноцветными лентами в косах. Это – Прямичев, стольный город земли дремичей. Он очень далеко, но он есть на свете. И в него теперь можно вернуться.

Громобой вспоминал лица, имена, и вдруг из воображаемой толпы выдвинулось одно лицо – и он застыл, не понимая, к каким мирам его отнести. Лицо девушки с золотыми глазами, с белой кожей без веснушек, с тонкими рыжеватыми бровями, с рыжими косами, из которых две были закручены в баранки на ушах, а третья спущена по спине… Она была хороша, как богиня, но ее золотые глаза смотрели прямо в его сердце, лицо дышало любовью, она казалась так близка, как не может быть близка к смертному человеку Солнцева Дева… Дарована…

Он вспомнил имя, и кровь побежала быстрее. Он вспомнил разом все, что было с ней связано: их первую встречу, и поединок над Храм-Озером, и даже ее голос, вызвавший его из Золотого Леса на осенний перекресток дорог. Весь этот долгий путь был для него освещен ее светлым, солнечным лицом, согрет надеждой на ее любовь. И теперь он завоевал свое счастье. Только где она теперь?

– И верно, сын мой, пришло время, – сказал голос позади него.

Обернувшись, Громобой увидел женщину с рогатым повоем на голове. Она была высокой, крепкой, и лицо ее было лицом Ракиты, жены кузнеца Вестима. Она не рожала его, но он звал ее матерью, потому что другой матери у него не было. Однако сейчас в ее чертах были уверенность и добрая властность, а в глазах – мудрость многих-многих матерей. Перед ним была богиня, Мать Всего Сущего. Но Громобой не был смущен этой встречей. Он снова стал посадским кузнецом, но теперь он знал Перуна в себе, и никогда уже он не забудет того, что узнал.