Перекресток зимы и лета - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 44

– Ах ты тварь поганая! – вдруг он все понял и сам с усилием бросился вперед, стремясь ее догнать. – Я тебе сейчас покажу, как смеяться! Я тебя в землю вобью! А ну иди сюда!

Девчонка глянула на него и вдруг ахнула: ее смеявшееся лицо мигом исказилось диким, звериным ужасом. Она взмахнула перед собой ладонями в белых рукавицах, как будто отгоняя что-то страшное; Громобоя ударила сильная волна холода, но он устоял, а девчонка уже бежала к лесу. Она неслась легко, как тень, как ветерок поземки, и сколько Громобой ни старался, он не мог ее догнать. До опушки леса ей оставалось всего с десяток шагов; Громобой видел, что не догонит, а в лесу ее не поймать. Вот когда ему пригодились бы конские ноги! Упустить ее казалось нестерпимо досадно; он подхватил пригоршню снега, мгновенно слепил снежок и швырнул в нее, крикнув:

– Гром тебя разбей, нечисть лесная!

Снежок прочертил в воздухе яркую огненную полосу, как падучая звезда, и ударил девчонку в спину. Ярко-желтая вспышка вдруг расцвела и скрыла ее, резкий дикий крик прорезал тишину. Белое облачко взвилось над снежным полем и тут же растаяло. Громобой остановился, тяжело дыша; белой девчонки перед ним не было, а на снегу виднелась небольшая выемка с обтаявшими краями.

– От меня не уйдешь! – сказал он вслед погибшей нечисти и пошел назад, ладонью вытирая взмокший лоб.

Теперь ворота огнища на пригорке оказались открыты, между створками толпился народ, и все хором не сводили с него глаз. Народ был как везде: три-четыре старика, десяток женщин, десяток подростков и детей. Крытая синим сукном шубка была ему знакома: она убегала от него последней и даже замахивалась было коромыслом. Внутри шубки оказалась молодая, высокая и довольно красивая женщина; голова ее была покрыта серым повоем безо всякого шитья, серый же платок был спущен на плечи – значит, вдова. Большие серые, широко расставленные глаза смотрели на него с тревогой, настороженностью и какой-то надеждой. Женщина стояла чуть ли не впереди всех и даже кое-кого из мужчин оттеснила назад.

Подойдя шага на три, Громобой остановился, упер руки в бока и стал рассматривать хозяев, предоставив им рассмотреть себя. Цветущим здоровьем хозяева не отличались: все были исхудалыми, бледными, с запавшими глазами. Кто-то тихонько покашливал, не имея сил сдержаться. И даже не бледность и вялость, а тоска и безнадежность в глазах поражали больше всего. Такие лица бывают, когда по земле ходит мор. Хотелось спросить: что у вас за беда? И тут же Громобой вспомнил. Беда на всех одна, а теперь, через многие месяцы бесконечной зимы, она уже встала во весь рост. Ожидаемый голод, о котором было столько разговоров в Прямичеве в те дни, когда он оттуда уходил, теперь наступил и безжалостно грыз все племена и роды, а за ним шли все двенадцать сестер-лихорадок.

– Ты кто? – жадно спросила молодая женщина в синей шубке.

– Издалека я, – ответил Громобой. Он чувствовал, что теперь, после встречи с белой девчонкой, ему поверят во всем, что бы он ни сказал. – Из Прямичева иду. Знаете такой город? В земле дремичей. А сидит там князь Держимир.

– Слышали мы про такой город, – ответил ему один из стариков, высокий, бодрый на вид, с белой бородой и черными бровями. – И про князя слышали. Уж не ты ли князь Держимир?

– Нет, – Громобой ухмыльнулся. – Я из кузнецов посадских. Старосты названый сын. Громобоем меня зовут.

Народ тихо загудел.

– Как же ты с ней справился? – тревожно и жадно спросила женщина в синей шубке. – Как? Чем ты в нее бросил? Громовой стрелкой?

– Стрелкой? – Громобой посмотрел на свою пустую ладонь. Ему казалось, что он бросил в нечисть просто своей досадой, больше ничем. – Да нет. Снежком.

– Снежком? – недоуменно повторила женщина.

– Мастер же ты снежки лепить! – подал голос невысокий, совсем молоденький парнишка и несмело улыбнулся. – Нас научи! Нам бы оно кстати пришлось!

– Это, милый, руки надо особые иметь! – заметил чернобровый старик, не сводя внимательного взгляда с Громобоя.

– Что же у тебя за руки такие? – опять спросила молодая вдова.

Она смотрела то в лицо Громобою, то на его ладони: ей мерещилось, как будто по рыжим волосам пришельца перебегает золотистое сияние, как солнечный зайчик. Легкое, почти невидимое пламя, скорее, тень пламени дрожала в его широких ладонях: присмотришься, как будто и нет ничего, а отвлечешься – и опять краем глаза заметишь этот легкий отблеск чистого, как на березовой лучине, желтоватого огонька… В нем, кого они сначала приняли за водяного, дышала горячая сила божества, и люди чувствовали эту силу, так долго ими ожидаемую.

– Под рукой ничего не было, – сказал Громобой, будто оправдываясь за такой детский способ борьбы, и вопросительно посмотрел на толпу. – Кто она такая?

Все молчали; кто-то оглядывался на лес. Назвать нечисть по имени боялись.

– Заходи в дом, Громобой из Прямичева, – сказал чернобровый старик, как видно, бывший тут старейшиной, и все родовичи посторонились, давая дорогу гостю. – Там и поговорим.

Огнище тоже было как везде: десяток избушек кольцом внутри тына, посредине высокий столб родового идола, четырьмя резными ликами глядящий по сторонам света. Дымок из окошек струился тихо-тихо, как будто печки там внутри были при смерти и уже испускали дух. В глаза бросилось пустое место среди строений; оно выглядело сиротливо и притом грозно, как суровый знак беды.

– Пожар, что ли, был? – Громобой посмотрел на старейшину и кивнул на пустое место.

– Хлев был, – коротко ответил тот, словно это все объясняло.

Хлев? Что скотину съели за время бесконечной зимы, было понятно; хлев стал не нужен, но разбирать-то его было зачем? Чтобы место не простоял?

– Сюда, ко мне! – Женщина в синей шубке торопливо шла впереди, зазывая Громобоя. – У меня место есть.

– Ну, пусть к тебе, – не совсем уверенно согласился чернобровый старик, и никто из толпы родичей не возразил: по лицам было видно, что они предпочтут видеть странного пришельца не в своей избе, а в чьей-нибудь другой.

В избе женщина стряхнула свою нарядную шубу и темный платок на лавку, поддернула рукава рубахи и устремилась к печке. Сняв верхнюю заслонку, она сунула внутрь несколько палок, похожих скорее на обрубки жердины, чем на поленья дров, и стала торопливо раздувать огонь. Девочка лет девяти и мальчик чуть помладше сидели на лавке, закутанные в шубки, и мальчик держал в объятиях серую тощую кошку, которая тоже, как видно, мерзла.

– Садись! Будь гостем! – Кивая Громобою на скамью, хозяйка поставила на печь горшок, кивнула девочке: – Радошка, давай хлеба, там осталось…

Девочка принесла горбушку в вышитом полотенчике, положила на стол перед Громобоем и с важностью поклонилась. Остальные родовичи расселись по скамьям вокруг гостя. Десятки глаз обшаривали его лицо, одежду, меч на поясе. На меч показывали друг другу, многозначительно двигали бровями.

– Ох! – Хозяйка вдруг всплеснула руками. – Тебе же переодеться надо, ты же мокрый!