Стервятник - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 24

И, каким-то неведомым образом дав понять, что аудиенция закончена, еще энергичнее заработала локтями. Русый короткий хвостик, перехваченный резинкой, подпрыгивал на спине.

Глядя ей в затылок, Родион представил, как приставляет дуло чуть пониже хвостика, отведя его стволом, медленно, плавно нажимает на спусковой крючок. Совершенно отстранение, словно речь шла о научном эксперименте, подумал: «А вот интересно, череп разлетится или все будет чище?» Эта мысль, холодная и сладострастная, ничуточки его не ужаснула, не удивила даже.

Он остался стоять у двери, глядя на жену тяжелым, новым взглядом. Она старалась со всем прилежанием, водя намыленной рубашкой по рокочущей волнистой доске, подол коротенького халатика то и дело подпрыгивал, смуглые от искусственного загара ноги были обнажены на всю длину и более того – и его мысли приняли новое направление, просыпалось желание, отчего-то стройные ноги жены перед мысленным взором причудливым манером сочетались с образом прекрасного германского пистолета, Родион явственно видел, как, приставив ей к виску дуло, заставляет повернуться к нему, опуститься на колени, и, не отнимая дула, сжав другой рукой в кулаке девчачий хвостик русых волос, пригибает ее голову к напрягшемуся достоинству, с наслаждением слушая испуганное хныканье…

Прилив возбуждения пронзил поясницу острой судорогой. Родион отступил назад, тихонько запер дверь на задвижку и двинулся к жене, чувствуя горячие удары крови в висках. Все лицо пылало. Положил ей руки на бедра, прижимая к себе. Лика недоуменно дернулась, выпрямилась, он не дал ей повернуться к нему лицом, прижал еще теснее, запустил руки под халат, ощущая бешеный прилив сил, провел ладонью по плоскому, совсем девичьему животу, грубо, по-хозяйски, опустил руку ниже. Когда правая рука замерла на ее груди, Лика знакомо встрепенулась, закинула голову, услышав ее учащенное дыхание, Родион рванул поясок халата, повернул к себе и стал теснить к стене. Она ошарашенно подчинялась, закрыв глаза. Прижав ее к стене, словно распяв, Родион, не в силах избавиться от мысленного образа черного пистолета, взял ее удивительно ловко и быстро, с первой попытки. Он не спешил и не был груб, но прекрасно понимал, что насилует Лику самым бесстыдным образом. А вот она этого, кажется, и не понимала, обхватила его спину, выдыхая со стоном:

– Милый… какой ты сегодня…

И пыталась отвечать, но он напирал так, что у нее перехватывало дыхание. Лика по прошествии довольно долгого времени кончила первой, вскрикнула и обмякла. Тогда Родион, чувствуя себя наконец-то настоящим суперменом, отчаянно желая стереть всякие воспоминания о недавнем постыдном бессилии, опустил ее на кучу простыней, не встретив ни малейшего сопротивления, теплую, раскрывшуюся, покорную, оскалясь, медленно овладел ею, так, словно хотел уничтожить, раздавить. И когда в конце концов после упоительнейшего оргазма, от которого потемнело в глазах и голова стала вместилищем звенящей пустоты, Родион оторвался от нее, повалился боком на простыни, понял, что одержал не просто победу – триумф. Не хватало только фанфар и серебряных труб. Над головой у него шумно выключилась стиральная машина, Лика, не открывая глаз, придвинулась и положила голову ему на грудь. Он мстительно ухмыльнулся в пространство. И спросил:

– Тут кто-то собирался меня к доктору отправить? Импотентом обзывал?

– И вовсе не обзывала, – все еще задыхаясь, сказала Лика.

– А подразумевала?

– Ты не так понял…

– А еще хочешь?

– Ой, Родька, хватит… Что с тобой сегодня такое?

– В настроении, – сказал он покровительственно.

– Почаще бы такое настроение… – фыркнула она. – Нет, чтобы собственный муж изнасиловал в собственной ванной, как Шарон Стоун…

– А она здесь при чем?

– А ты вспомни – ее чуть ли не в каждом фильме непременно к стеночке приставляют и именно в такой позиции. Имидж у нее такой, что ли?

– А еще?

– Родик, хватит, пусти… Ну правда, хватит с меня, все было просто прекрасно… – Она забарахталась, высвобождаясь. – Спасибо, а теперь пусти…

Он поднялся следом за ней, спокойный и гордый победитель, по-хозяйски стиснув тугое бедро, хмыкнул:

– А может, и пойти к тебе в шоферы? Чтобы драть на заднем сиденье по шоферскому обычаю?

Лика внимательно посмотрела на него:

– Положительно, не узнаю я тебя сегодня, уж не наркотиками ли начал баловаться на склоне лет…

Но особой серьезности в ее голосе не было, и Родион, с победительным видом шлепнув женушку ниже талии, отпер дверь. Направился в кухню, посвистывая и ощущая волчий голод. Сидевшая там Зойка, торопливо прожевав бутерброд, ухмыльнулась:

– Ну, родители… Прелюбодеи. Запереться в ванной и нагло амурничать – это можно, а в кино с одноклассниками некоторых и не пускают безжалостно.

– Помалкивай, – сказал Родион беззлобно. – Помалкивай, развитой не по годам ребенок. Это не с тем ли одноклассником, у которого родители финку нашли?

– У него такой период, – сказал развитой не по годам ребенок. – Поиска себя и осознания места в мире. Зато, между прочим, ни разу с руками не лез, а это плюс, поверь моему женскому чутью…

– А что, кто-то лез? – спросил он настороженно.

– Папочка… – страдальчески сморщилась она. – Не на Марсе живем. У нас в классе уже три женщины образовалось…

…Полной семейной идиллии не вышло. Часа через два за Ликой заехал некий элегантный субъект средних лет, изысканно вежливо раскланявшийся с открывшим дверь Родионом. Оказалось, в концерне снова возникла некая нештатная ситуация, позарез требовавшая Ликиного присутствия, – и она, быстро приведя себя в парадный вид, укатила.

На сей раз Родион не испытывал по-настоящему ни злости, ни ревности непонятно к кому. Принял все совершенно спокойно. Немного повозившись с пистолетом, достал с полки бордовый томик Светония и углубился в жизнеописания двенадцати цезарей.

Конечно, среди вереницы давно ушедших в небытие римских императоров попадались и вполне приличные даже по сегодняшним меркам люди – вроде благородного Тита, возможно, не столь уж и облагороженного серьезным историком Светонием. Но почти все остальные привлекали его воображение еще с детских лет именно дичайшими выходками, оставляя смешанное чувство зависти и легкого страха. Нельзя даже сказать, что Гай Калигула или Нерон были аморальными субъектами – они вели себя так, словно никакой морали на свете не существовало вовсе, или, по крайней мере, лично они ни о чем подобном не слыхивали отроду Они попросту были какими-то другими. Военный поход Калигулы против моря даже нельзя было назвать капризом или причудой – нечто качественно иное, чему не подобрать слов в бессильном языке трусливой толпы…

Отложив книгу, он достал заряженный пистолет и вновь встал у окна, глядя на редких прохожих во дворе. И внезапно почувствовал, что понимает Калигулу. Теперь, когда он сам стоял с боевым оружием в руке и мог выстрелить в любого из появлявшихся внизу, совсем по-иному виделась знаменитая сцена на пиру: когда консулы, возлежавшие поблизости, льстиво поинтересовались, отчего изволит смеяться божественный император, а Калигула, хохоча, ответил: «Тому, что стоит мне только кивнуть, и вам обоим перережут глотки…»