Всю минувшую ночь Николас не спал, пытаясь придумать альтернативный план. Он провел в неоплачиваемом отпуске целую неделю, но, несмотря на титанические усилия, так и не смог найти приличную няньку для сына. В агентстве по подбору нянь из Великобритании рассмеялись, когда он заявил, что ему нужна хорошая надежная женщина не позже, чем через шесть дней. Он чуть было не нанял студентку из Швейцарии. Он даже оставил ее с Максом, а сам отправился за покупками. Но когда он вернулся домой, Макс вопил в манеже, а девушка развлекала в гостиной какого-то байкера. В заслуживающие уважения детские сады и ясли существовала очередь до 1995 года. У соседей были дочери-подростки, мечтающие подработать, но он им не доверял. Николас понял, что, если он хочет вернуться в Масс-Дженерал в назначенный срок, ему не остается ничего другого, кроме как проглотить обиду и обратиться за помощью к родителям.
Он знал, что мама ему не откажет. Он видел ее лицо, когда впервые сообщил ей о Максе. Он готов был поспорить на что угодно, что она повсюду носит с собой фотографию внука. Николас вошел в гостиную. Это была та самая комната, из которой восемью годами ранее он возмущенно выволок Пейдж. Он обежал глазами шелковую обивку диванов, темную полировку столов. Он ожидал от матери вопросов, а затем обвинений. Что тогда разглядели его родители, к чему он сам был так слеп?
Он положил Макса на ковер, и малыш начал перекатываться на спинку, а потом снова на живот, пока не докатился до дивана и не потянулся к изящной резной ножке. Астрид нерешительно потопталась в дверях, а затем надела свою самую жизнерадостную улыбку. С помощью этой улыбки она очаровала Иди Амина настолько, что он пустил ее в свою страну. Неужели помириться с сыном окажется труднее? Она расположилась на диванчике эпохи Людовика XIV, откуда ей лучше всего было видно Макса.
— Я так рада видеть тебя, Николас, — обернулась она к сыну. — Останешься на ланч?
Николас не сводил глаз с сына. Астрид в упор смотрела на Николаса, казавшегося слишком большим для выбранного им стула. Она вдруг поняла, что в этой комнате он выглядит совершенно чужеродным элементом. Вот только как и когда это произошло?
Николас вызывающе взглянул на мать.
— Ты занята? — спросил он.
Астрид вспомнила фотографии, разбросанные по ее кабинету: ладакхские старухи в тяжелых ожерельях, голые смуглые дети, играющие в пятнашки перед древним буддистским монастырем. Когда раздался стук в дверь, она писала вступление к своему новому альбому фотографий, сделанных в Гималаях и на Тибетском плато. Она уже на три дня запаздывала со сдачей книги, что означало, что в понедельник утром ее снова будет теребить ее издатель.
— Честно говоря, я абсолютно свободна, — ответила Астрид.
Николас вздохнул так тихо, что даже его мать этого не заметила. Он с облегчением откинулся на жесткую спинку стула и вспомнил бело-голубые полосатые диванчики, которые Пейдж нашла на какой-то дешевой распродаже и поставила в гостиной их старой квартиры. Она уболтала коммивояжера, остановившего свой фургон перед ее ресторанчиком, перевезти мебель из магазина к ним домой. Последующие три недели она не давала Николасу покоя, сомневаясь в правильности своего выбора. «Это не диванчики, а диваны. Что они делают в нашей крошечной гостиной? Ты только посмотри на эти толстенные ножки!»
— Мне нужна твоя помощь, — тихо сказал Николас.
Если до этого момента Астрид одолевали сомнения, то сейчас она отбросила всю осторожность. Стоило ему произнести эти слова, как от решимости строить отношения с Николасом медленно и осмотрительно не осталось ровным счетом ничего. Она встала и подошла к сыну, молча обняла его и начала укачивать, как маленького. В последний раз она обнимала Николаса, когда ему исполнилось тринадцать лет. Это случилось после футбольного матча, и Николас отвел ее в сторону, чтобы сообщить, что он уже слишком большой для подобных нежностей.
Николас даже не попытался отстраниться. Он обнял ее за талию и, закрыв глаза, попробовал найти ответ на вопрос: откуда у матери, воспитанной в атмосфере салонных чаепитий и балов, столько отваги?
Астрид принесла кофе-гляссе и булочки с корицей. Пока Николас ел, она занималась Максом, не позволяя ему облизывать каминные щипцы и жевать электрические провода.
— Я этого не понимаю, — вздохнула она, не сводя глаз с Макса. — Как она могла уехать?
Николас попытался вспомнить то время, когда он был готов защищать Пейдж с пеной у рта и скорее пожертвовал бы правой рукой, чем позволил родителям критиковать свою жену. Он и сейчас открыл рот, чтобы как-то оправдать ее, вот только ему ничего не пришло на ум.
— Я не знаю, — только и смог сказать он. — Я действительно не знаю. — Он провел пальцем по ободку бокала. — Если честно, я даже не могу сказать, о чем она думала. Похоже на то, что у нее были серьезные проблемы, о которых она не удосужилась даже упомянуть. Могла же она со мной поделиться? Я бы…
Николас замолчал. А в самом деле, что бы он сделал? Помог ей? Выслушал ее?
— Ты не сделал бы ровным счетом ничего, Николас, — ответила Астрид, как будто прочитав его мысли. — Ты такой же, как твой отец. Я улетаю на съемки, а он пребывает в счастливом неведении и только на третий день замечает мое отсутствие.
— Я тут ни при чем! — воскликнул Николас. — Не пытайся все свалить на меня.
— Я ничего такого и не говорила, — пожала плечами Астрид. — Я всего лишь спрашивала, как объясняет свои действия сама Пейдж, собирается ли она возвращаться и все такое.
— Мне на это наплевать, — буркнул Николас.
— Конечно, — кивнула Астрид. Она подняла Макса и, положив его себе на колени, начала покачивать. — Ты такой же, как твой отец.
Николас поставил бокал на стол, испытав мгновенное удовлетворение оттого, что на столе нет салфетки и на безупречной полировке останется мокрый след.
— Зато ты не такая, как Пейдж, — возразил он. — Ты ни за что не оставила бы своего ребенка.
Астрид прижала Макса к груди, и он принялся сосать ее жемчужное ожерелье.
— Это не значит, что у меня не было такого желания, — ответила она.
Николас вскочил и выхватил ребенка из ее рук. Все пошло не так, как он задумал. Он ожидал, что мать будет так благодарна ему за возвращение, что не станет задавать никаких вопросов, зато будет умолять его позволить ей присматривать за внуком день, неделю… сколько потребуется. Мать не имела права заставлять его думать о Пейдж, не имела права ее защищать, черт подери!
— Забудь, — отрывисто бросил он. — Мы поехали. Я думал, ты сможешь меня понять.
Астрид загородила ему выход.
— Не будь идиотом, Николас, — заявила она. — Я отлично понимаю, к чему ты клонишь. И я не сказала, что Пейдж поступила правильно и хорошо. Я всего лишь сказала, что мне тоже приходили в голову подобные мысли. А теперь отдай мне этого бесподобного малыша и отправляйся ремонтировать сердца.