Перелистывая свой маленький альбом, чтобы вспомнить все, что она нарисовала до сих пор, Синда внимательно рассматривала на каждом листе лоб виконта. На первом рисунке она ничего не заметила, значит, тогда он еще не был ранен. На втором его голова была повязана платком, как у моряка, но выглядывавшая из-под него повязка могла быть признаком ранения. Изображение его руки ничего в этом отношении не давало. На рисунке, где он смотрел вдаль, виден был шрам, но, кажется, без повязки. Означало ли это, что рана зажила, или просто повязка была меньше, чем прежняя?
Синда быстро набросала по памяти свой последний рисунок. На нем были те же самые астры и коттедж, как и на предыдущем. На Лоренсе были куртка и теплый свитер, казалось, штаны больше обтрепались по краям. Он держал на ладони кошелек, как будто пересчитывал деньги. Голова его была наклонена, поэтому нельзя было увидеть повязку или шрам, но определенно что-то было под этой вязаной шапкой, которой на нем не было на первом рисунке.
Размышляя об этих деталях, Синда забралась на кровать Тревельяна и высоко взбила подушки. Это была постель мужчины, и сознание этого внушило ей довольно унылые размышления.
Обычно месячные у нее были непродолжительными, и если она правильно поняла записи в дневниках своих сестер, вероятность забеременеть сразу после месячных была очень невелика. Так что через одну-две ночи она сможет познать наслаждение, которое уже познали ее старшие сестры и кузины. Синда строго себя одернула, напомнив, что должна думать о виконте, а не о Тревельяне.
Она послушно сосредоточилась, представляя себе множество рисунков, запоминая различные выражения лица виконта, вглядываясь в коттеджи. До сих пор Синда никогда не прилагала к воображению усилий мозга. Кто знает, что из этого выйдет, но она готова сделать все, что в ее силах, чтобы избавить Тревельяна от несправедливого обвинения, которое его так угнетает.
– Никто из местных не узнал ни это место, ни человека, – сказал возвратившийся с берега Калеб и вернул рисунок Треву. – Наверное, стоит немного здесь задержаться, чтобы как следует разузнать о контрабандистах.
Трев сунул рисунок в карман и уставился на небольшую деревушку, прилепившуюся в расщелине между скал.
– Мы можем навлечь на себя подозрения, если станем слишком дотошно о них расспрашивать. Я предоставлю это Джорджу и тем нашим ребятам, что живут на берегу. Если он что-то узнает, даст нам знать.
– Но мы можем уйти довольно далеко отсюда, – с сомнением проговорил Калеб.
– Все равно пока граф не отдаст концы, мне больше нечем заняться. Ставьте паруса. Мы пойдем на запад, попробуем найти дальше по берегу эти каменные коттеджи.
– Есть, кэп! – Калеб вразвалку отправился на палубу, чтобы отдать матросам приказания и встать у штурвала.
При свете восходящей луны Трев через подзорную трубу рассматривал деревушку, пока она не исчезла из виду, надеясь увидеть маленький каменный коттедж с горшком цветущих астр у крыльца, но нет, пока ему не везло.
Он должен написать письма Мелинде и своим поверенным, предложив им в его отсутствие какой-то способ ведения хозяйства в поместье. Влиятельная и могущественная семья Синды могла бы в этом помочь, но он не был уверен, что она захочет оказать ему содействие. Ничего, он и сам со всем справится.
Пройдя по другой стороне палубы, Трев спустился по трапу и вошел в свою каюту, стараясь внушить себе, что его интересуют только перо и бумага, а не то, что делает его спутница.
Синда спала на его кровати.
Раздираемый желанием лечь с ней рядом, хотя это и означало бы всю ночь провести в мучениях, Трев круто повернулся и пошел искать гамак, чтобы повесить его в каюте. Он не мог оставить Синду одну, опасаясь, что во сне она может выйти на палубу. Сколько еще времени он посмеет ее удерживать, прежде чем сдастся и вернет семье?
Глава 24
Трев устроился на ночь в натянутом поперек каюты гамаке и проснулся в ту же минуту, как только босые ноги Синды коснулись пола. В темноте каюты белела лишь ее ночная рубашка, которую он купил в Гастингсе.
Поглядывая за Синдой, которая искала мелки и бумагу, он осторожно выбрался из гамака и раздул угли в жаровне. Когда девушка устроилась на кровати с альбомом, он тихонько накинул ей на плечи одеяло – казалось, она этого и не заметила.
Синда хмурилась, но не дрожала. Трев никак не мог решить, связана ли каким-то образом ее головная боль с самочувствием Лоренса. Но ему очень не хотелось, чтобы Синда страдала по какой бы то ни было причине.
Она склонила голову набок, как будто ожидала какого-то знака. Интересно, она сознает, что он тоже находится в каюте?
Трев колебался. Следует ли ему вмешаться? Может, будет лучше, если он уложит ее, чтобы она заснула? Или получится то же самое, как в те ночи, когда он ее связывал и она металась в постели и плакала?
Он не вынесет, если она опять станет плакать. Медленно, чтобы не напугать Синду, он присел на кровать и привлек ее к себе спиной, так что ее длинные волнистые волосы касались его груди. Она расслабилась, как будто эта поза была совершенно естественной, и он с трудом подавил легкомысленную усмешку. Какого бы мнения дочь герцога ни была о нем наяву, во сне она испытывала к нему доверие.
– Вы можете нарисовать город, где живет Лоренс? – прошептал он на ухо девушке. – Может, вывеску какой-нибудь таверны? Он ведь ходит в таверну?
Она снова склонила голову, всматриваясь в лист альбома, затем начала рисовать. Трев обхватил ее за талию, чтобы она как следует оперлась на него, и старался не дышать, глядя, как на листе появляется изображение.
Рука ее уверенно тянулась к коробке с мелками, выбирая нужный цвет. Может, ею движет какой-то дух?
Если бы он собственными глазами не видел ее рисующей во сне, он назвал бы сумасшедшим того, кто рассказал бы ему об этом. Но Трев знал, что эта женщина так же здорова психически, как и большинство людей, очень умна и совершенно не склонна к истерическим припадкам. Просто она обладала магическим даром.
Он слышал о знахарстве, которым занимались невольники в Вест-Индии, видел вещи, в которые трудно было поверить. Казалось бы, он должен был бояться этой женщины и ее таинственного дара, но в сердце у него было только восхищение перед ней.
Рисунок был почти закончен, когда у нее вдруг вырвалось непристойное ругательство и она отшвырнула бумагу на одеяло.
Затем она стала ударять мелком по бумаге, сердито чертя темные линии. Пальцы ее дрожали от напряжения, так сильно нажимая на мелок, что он сломался. Это ее не остановило, она выпрямилась, опустила ноги на пол и, удерживая альбом на коленях, продолжала покрывать бумагу резкими неистовыми штрихами.
Закончив, Синда бросила на пол альбом и мелки и повернулась, чтобы снова забраться на кровать. Во всяком случае, так показалось Треву, который оказался у нее на пути.