– Отстань от меня! Отстань! Если не хочешь помочь, убирайся! Катись в свой угол и продолжай хохотать!
– Солдаты! – прошипел он мне в ухо. – Солдаты приближаться!
– Отвяжись! Мой отец, моя мать! Где они? Их здесь нет! Где они? Где они?
– Солдаты! Кристофер, остановись, затихни! Ты должен затихнуть, а то нас убить! Кристофер!
Приблизив свое лицо к моему, он встряхнул меня за плечи. И тут я действительно совсем рядом услышал голоса.
Не сопротивляясь, я позволил Акире затолкать меня в глубину комнаты. Девочка, как я успел отметить, теперь молча ласкала голову собаки. Животное все еще пыталось время от времени слабо вилять хвостом.
– Кристофер, – тревожно зашептал Акира, – если солдаты китайские, я – прятаться. – Он ткнул в угол. – Китайские солдаты не должны меня находить. Но если они японские, ты – сказать слово я тебя научить.
– Я ничего не могу сказать. Послушай, старик, если ты не хочешь мне помочь…
– Кристофер! Солдаты приходить!
Просеменив через комнату, он исчез в шкафу, который стоял в углу, опасно накренившись. Дверца была полуоторвана, так что голень ноги Акиры вместе с ботинком оказалась видна. Его попытка спрятаться таким образом была просто жалкой, я засмеялся и чуть не сказал, что вижу его, когда в дверном проеме появились солдаты.
Первый из вошедших сразу же выстрелил из ружья, но пуля вонзилась в стену у меня за спиной. Потом солдат заметил мои поднятые руки и то, что я – иностранец в гражданской одежде, и крикнул что-то своим товарищам, столпившимся позади него. Трое или четверо начали спорить, судя по всему, обо мне, постоянно держа меня под прицелом. Вошли еще несколько солдат и стали обыскивать помещение. Когда Акира что-то закричал по-японски из своего укрытия, они столпились вокруг шкафа, и Акира выбрался наружу. Я заметил, что ни он, ни солдаты не были особенно рады видеть друг друга. Остальные солдаты окружили девочку, продолжая спорить о том, что делать, – теперь уже с ней. Потом появился офицер, солдаты вытянулись по стойке «смирно», и в комнате воцарилась тишина.
Офицер – молодой капитан – обвел глазами комнату, его взгляд сначала остановился на ребенке, потом на мне, затем на Акире, которого теперь поддерживали два солдата. Разговор происходил по-японски, но сам Акира в нем участия не принимал. В его глазах застыло покорное выражение с примесью страха. Один раз он попытался что-то сказать капитану, но тот оборвал его, еще о чем-то коротко переговорил с солдатами, и те повели Акиру к выходу. Теперь было совершенно очевидно, что его обуял страх, но он не сопротивлялся.
– Акира! – закричал я ему вслед. – Акира, куда они тебя ведут? Что случилось?
Он обернулся и взглянул на меня с нежностью. Потом его вывели на улицу, где толпилось много других солдат.
Молодой капитан еще некоторое время смотрел на ребенка, затем повернулся ко мне и спросил:
– Вы англичанин?
– Да.
– Простите, сэр, но что вы здесь делаете?
– Я… я искал своих родителей. Моя фамилия Бэнкс, Кристофер Бэнкс. Я – известный детектив. Возможно, вы…
Капитан еще раз окинул взглядом развалины, трупы, маленькую девочку и умирающую собаку, потом сказал что-то стоявшему рядом солдату, не отводя глаз от меня, и наконец произнес:
– Прошу вас, сэр, пройти со мной.
Он вежливо, но твердо показал жестом, чтобы я следовал на улицу впереди него. Пистолет он не спрятал, однако и не держал меня под прицелом.
– Эта девочка, – спросил я, – вы отведете ее в какое-нибудь безопасное место?
Он снова молча взглянул на меня и после недолгой паузы сказал:
Прошу вас, сэр, выходите.
В целом японцы обходились со мной деликатно. Они держали меня в своем штабе – бывшем пожарном депо, – в маленькой задней комнатке, кормили. Доктор лечил раны, которые я получил, не помню даже когда и где. На ногу мне наложили повязку и снабдили большим ботинком, который можно было надевать поверх бинтов. Охранявшие меня солдаты не говорили по-английски и, похоже, не знали, пленник я или гость, но я был слишком измотан, чтобы обращать внимание на что бы то ни было: просто лежал на походной кровати, которую для меня принесли, и несколько часов находился в состоянии полусна-полуяви. Я не был заперт; более того, дверь в смежную комнату даже плотно не прикрывали, так что, выныривая из дремы, я мог слышать голоса – японцы спорили или кричали что-то по телефону, – можно было догадаться, речь шла обо мне. Как теперь понимаю, большую часть проведенного там времени у меня был жар. Тем не менее независимо от того, спал я или бодрствовал, события не только последних часов, но и всех последних недель постоянно бередили мою память. Потом постепенно окутывавшая мозг паутина прорвалась, сознание начало проясняться, и к тому времени, когда на исходе дня я проснулся окончательно и приехал полковник Хасегава, у меня сложился совершенно новый взгляд на то, что так тревожило меня в этом деле.
Полковник Хасегава – щеголь лет сорока с небольшим – галантно представился, добавив:
– Очень рад видеть, что вы чувствуете себя намного лучше, мистер Бэнкс. Похоже, здесь за вами хорошо ухаживали. Мне приятно сообщить, что я имею поручение сопроводить вас в Британское консульство. Можем ли мы отправиться туда немедленно?
– Видите ли, полковник, – ответил я, с трудом поднимаясь на ноги, – я бы предпочел, чтобы вы отвезли меня в другое место. Это очень срочно. Адрес я представляю весьма приблизительно, но это где-то неподалеку от Нанкин-роуд. Возможно, вы знаете. Там продают граммофонные пластинки.
– Вам так срочно понадобились граммофонные пластинки?
Я не стал объяснять ему всего, просто ответил:
– Мне очень важно попасть туда как можно скорее.
– К сожалению, сэр, у меня приказ доставить вас в Британское консульство. Боюсь, если поступлю иначе, могут возникнуть большие трудности.
Я тяжело вздохнул.
– Наверное, вы правы, полковник. В любом случае, думаю, теперь уже все равно поздно.
Полковник взглянул на часы.
– Да, боюсь, действительно поздно. Но позвольте высказать предположение: если мы выедем прямо сейчас, у вас останется время, чтобы чуть позже насладиться музыкальными записями.
Мы ехали в открытой военной машине, которую вел ординарец полковника. День выдался прекрасный, солнце пронизывало своими лучами развалины Чапея. Двигались мы медленно, дорога, хоть и была более или менее расчищена – груды кирпичей громоздились по обочинам, – оказалась вся изрыта воронками. Иногда мы проезжали по улице, на которой совсем не было следов разрушения, но за ближайшим же углом взору открылись дома, представлявшие собой не что иное, как кучи обломков, и отдельные уцелевшие телеграфные столбы с провисшими проводами, причудливо склонившиеся под разными углами. Когда мы следовали именно по такой местности, я заметил вдали трубы тех самых двух печей.