Вдвоём они едва осилили треть банки. Больше не влезало. Борода у Русинова слипалась, а у Ольги блестели грудь и купальник. Они ели, смеялись и нахваливали «визитную карточку».
— Мы не лопнем? — спросил Русинов.
— Нет! Только воду холодную пить нельзя… У меня идея! Мажьте меня мёдом!
— Зачем?
— Ничего не понимаете. Это же маска! Полезно для кожи!
Он с удовольствием обливал её мёдом из банки и растирал по телу. Она смеялась, доверчиво подставляясь под его руки.
— А теперь я вас оближу! — заявил он, когда Ольга была в меду с головы до ног.
— Извращенец! — крикнула она и помчалась по песку. — Развратник!
— От извращенки слышу! — Он побежал за ней, догнал и схватил за руку. Но Ольга выскользнула и покатилась по песку.
— Вот теперь облизывайте на здоровье! Русинов лизнул её руку, отплевал захрустевший на зубах песок.
— Не вкусная?! Какое горе! Сладкая, а не оближешь!
— Значит, буду смотреть на вас и облизываться.
Ольга привстала и погрозила пальцем:
— Но если вербный мёд — плод вашей, скажем, не совсем здоровой фантазии — будет стыдно перед папой! Вам будет стыдно!
— Пусть уж лучше будет стыдно!
Он начертил на песке таинственный знак — вертикальная линия с четырьмя точками.
— Вот ещё один плод фантазии… Видели где-нибудь?
— Видела, — она пожала плечами. — Знак снежного человека.
— Вы уверены?
— Мне один человек говорил, — призналась не сразу она. — Правда, немного прибабахнутый… Они по этим знакам ищут снежных людей.
Русинов не стал ничего объяснять, стёр знак и лёг на это место, лицом к небу. Ольга долго молчала, перебирая пальцами песок, затем решительно перевернулась, подставившись солнцу.
— Да ну их всех! Сплошная клиника! Я только солнышку верю!
А вечером они оба жестоко страдали от этой доверчивости. Сначала на плечах, спинах и бёдрах появились краснота и лёгкое, даже приятное жжение. Они последний раз выкупались уже на закате, чтобы успеть обсохнуть, и тем самым на некоторое время приглушили солнечный ожог. Ночевать решили в машине: Ольга опасалась, что ночью придёт Зямщиц. Русинов постелил Ольге на откидной кровати, а сам устроился на коробках рядом, раскинув палатку. Пока ещё двигался, ощущал лишь плечи и лопатки — палило от прикосновения одежды. Но стоило лечь, как огонь покатился по всей спине. Он потерпел несколько минут, не подавая виду, и начал раздеваться. Ольга ещё крепилась: мёд всё-таки защитил кожу и оттянул проявление ожога.
— Я спалился, — наконец признался он и сел. — Кажется, пошёл волдырями.
Она включила свет, осмотрела его, достала крем и густо намазала спину.
— А мне хоть бы что, — Ольга ощупала свои плечи. — Чуть-чуть только. Я же уралочка, меня солнце любит.
С полчаса Русинов лежал на животе, ожидая, что боль утихнет, да не тут-то было! Пожар разгорался сильнее, и, кажется, поднималась температура.
— Пойдём купаться? — вдруг предложила Ольга. — Холодная вода помогает…
Она не хотела признаваться, но когда возле воды скинула майку, Русинов увидел множество мелких пузырьков. Ледяная вода моментально остудила огонь и сняла боль. Окунувшись и отмахиваясь от комаров, они прибежали к машине и, мокрые, дрожащие, улеглись. Минут пятнадцать было совсем не плохо, и Русинову уже начали приходить мысли, навеянные тихой очаровательной ночью. Он потянулся и достал руку Ольги, замер, перебирая тонкие, безвольные пальчики.
— Верить никому нельзя, — внезапно упавшим голосом проронила она. Русинов смешался и отпустил её руку. Ольга застонала и села на краешек кровати.
— Сама виновата…
— О чём вы, Оля? — одними губами спросил он.
— Сгорела… Доверилась солнцу. Это от жадности.
Русинов выдавил на неё весь тюбик, но крем был обыкновенный, для рук, и почти не помогал. Они сбегали на реку и искупались ещё раз, а Русинов попутно принёс канистру воды. Сначала кропили ею друг друга, потом начали мочить полотенца и прикладывать к обожжённым местам. Среди ночи Ольга неожиданно рассмеялась, и он решил, что у неё начинается болевой психоз, истерика. Хотел уже надавать по щекам, но Ольга уняла смех и с трудом выговорила:
— Кому-нибудь рассказать… как мы с вами… ночевали… Ой, не могу!..
Холодного и мокрого полотенца хватало минут на десять, потом его приходилось переворачивать обратной стороной либо мочить. Русинов начал забывать о своей боли, а может, оттого, что всё время двигался, жжение пригасло и в голове посвежело. Он догадался принести из кабины и включить вентилятор. Поток воздуха, направленный на Ольгу, слегка задул пожар. Она задышала легче и расслабилась.
— Это оно из ревности с нами так… Чтобы и мыслей не было.
— Кто — из ревности?
— Солнце. От него не спрячешься и ничего не спрячешь. Русинов выжал над ней поролоновую губку, воздушная струя распыляла брызги, и Ольга тихо смеялась от блаженства. Постель её давно промокла, но от этого было прохладно и хорошо…
А ближе к утру у неё начался озноб. Он помог ей всунуть ноги в спальный мешок и застегнул его, оставив спину открытой. Ольга согрелась и затихла. Русинову показалось, что она уснула, однако через некоторое время нащупала в темноте его руку, подложила себе под щёку и попросила сонным голосом:
— Расскажи мне сказку. Только со счастливым концом.
— Я тебе уральскую сказку расскажу, — сказал Русинов.
— Уральские я все знаю, — пробормотала Ольга.
— Эту ты не знаешь…
— Ну, хорошо… А ты сочиняешь сказки?
Русинов рассказал ей, как заблудилась в горах семилетняя девочка Инга и как её вынес на плечах Данила-мастер. И как потом они через одиннадцать лет встретились у камня со знаком, пошли к Карне — Хозяйке Медной горы, спросили благословения и поженились.
Ему тоже хотелось, чтобы эта сказка была со счастливым концом.
12
После отъезда Русинова на Урал Иван Сергеевич Афанасьев затосковал. Он представлял себе, как Мамонт сейчас бродит по горам в самых перспективных для поиска районах и щупает «орехом» неуловимые для других приборов белые пятна «перекрёстков Путей», копает морену, ищет ушедшую в небытие землю и камни, ночует у костров, дышит сладким уральским воздухом и над головой у пего шумят лишь сосны. Жена сразу же заподозрила неладное, но пока молчала, потому что он ещё не вытаскивал с антресолей свои рюкзаки, рыболовные снасти и альпинистское снаряжение.
Несколько дней Иван Сергеевич исправно присматривал за квартирой Русинова, ездил к его бывшей жене на дачу, чтобы узнать, нет ли вестей с Урала, однако понимал, что таким образом никакие «тылы» Мамонта он не обеспечит и надо бы заняться делом более достойным. Помочь Русинову из Москвы можно только информацией о положении дел в савельевской фирме «Валькирия». Он не знал, где она располагается (как потом выяснилось — на территории бывшего Института), и поэтому полистал записные книжки, отыскал адрес и поехал к Савельеву домой, прихватив бутылку коньяку.