Могучий мотор двухколесной машины взревел, мотоцикл, как
норовистый конь, взвился на дыбы, и великий жрец богини Ламашту умчался с поля
боя, оставив на нем мертвые или корчащиеся в предсмертной агонии тела своих
преданных слуг.
Вдали уже звучали сирены милицейских автомашин.
* * *
Сырое полутемное подземелье святилища было, как всегда,
озарено мерцающим багровым светом факелов. В центре, на блестящей поверхности
алтаря, красовалась золотая статуэтка львиноголовой богини. Перед алтарем,
подняв к потолку святилища худые руки, стоял высокий длинноволосый мужчина в
белом одеянии.
— Приди, приди к нам, великая богиня! — проговорил
он нараспев. — Приди к нам, львиноголовая! Поднимись к нам из своих
подземных чертогов, яви свою мощь верным твоим слугам! Лицезрей нашу верность
тебе, о великая мать тьмы! Мы исполнили твое приказание: твое земное
вместилище, древнее золотое изваяние, заняло подобающее место на алтаре нашего
храма!
Мы доказали свою верность тебе, о великая черная мать!
Жрец опустил руки, бросил на алтарь горстку сухой травы,
прикоснулся к ней, и трава вспыхнула. Над алтарем поднялось облачко ароматного
дыма, вкусно запахло пряностями — базиликом, сельдереем, еще чем-то хорошо
знакомым.
Толпящиеся вокруг алтаря посвященные удивленно переглянулись
— запах был совсем не тот, к которому они привыкли, и не пришло вслед за этим
запахом знакомое сладковатое головокружение, пьянящее чувство душевного
подъема, чувство собственной значительности, чувство причастности к великому
делу, принадлежности к древнему могучему племени.
Да и самих посвященных было сегодня гораздо меньше, чем
обычно, среди них не было самых старших, самых близких к великому жрецу —
воинов Ламашту. В храме были только юноши, почти дети, недавно прошедшие
посвящение.
Перед началом богослужения кто-то шепотом говорил о
неудачной операции, о том, что большинство воинов погибло, один только жрец
сумел спастись, бросив на поле боя своих верных слуг. Посвященные с недоверием
и опаской слушали эти разговоры, они ждали, что жрец опровергнет гнусный слух и
вернет своей пастве чувство уверенности и самоуважения.
— О львиноголовая! — продолжал жрец свои
причитания. — Приди, приди к нам, приведи за собою своих чудовищных
прислужников, приведи злых духов и голодных демонов, приведи страшных
пожирателей трупов, обитателей могил, призраков темных кладбищ! Яви нам свое
великое могущество!
Жрец подсыпал на алтарь сухой травы, но от этого только
усилился запах пряностей, к тому же сильно запахло горелым лавровым листом.
Молодые айсоры растерянно переглядывались. Привычное легкое
головокружение не приходило, а без этого ощущения слова великого жреца казались
пустыми и смешными, да и сам он не производил прежнего впечатления
значительности, не внушал почтительного страха.
— Приди, приди к нам, львиноголовая Ламашту! —
снова возвысил жрец свой голос, и вдруг под сводами пещеры, где прежде
раздавался только голос жреца или леденящий душу звериный рев, послышался
громкий, отражающийся от стен, усиливаясь и множась этими отражениями, женский
голос.
Этот голос говорил на древнем языке ассирийцев, и в первый
момент посвященные подумали, что богиня услышала призывы жреца и отвечает ему,
но потом некоторые из айсоров, те, кто знал язык своих предков, начали
возмущенно перешептываться, переводить ассирийские слова своим соседям, а потом
раздающийся под сводами пещеры женский голос заговорил по-русски, чтобы его
поняли и те, кто не знал древнего языка:
— Дети мои, он обманывает вас! Тот, кто называет себя
великим жрецом, всего лишь жалкий жулик, обманщик, аферист, цирковой фокусник!
Он обкуривал вас наркотическим дымом, чтобы легче было управлять вами, чтобы вы
верили ему и не задавали лишних вопросов. Он, выдающий себя за жреца, за
служителя ассирийской богини, даже не знает древнего языка! Спросите его о
чем-нибудь по-ассирийски — и посмотрите, сумеет ли он вам ответить! Он ничего
не знает о древних традициях ассирийцев, он клеймит вас знаком, которым ваши
предки отмечали рабов!
В святилище поднялся возмущенный ропот. Молодые айсоры
начали медленно приближаться к алтарю. Тогда жрец, злобно покосившись на темные
своды пещеры, откуда усиленный мощными динамиками, спрятанными под потолком,
раздавался обвиняющий его голос, ударил в тяжелый медный гонг.
Тоскливый металлический гул наполнил святилище, пламя
факелов заколебалось, и посвященные отшатнулись от алтаря: позади него из-за
красного покрывала появились двое прислужников жр??ца, двое высоких людей в
белых одеждах, чье безмолвное появление всегда наводило ужас на посвященных, от
чьей тяжелой поступи содрогалась земля, от чьих немых фигур веяло сырым холодом
подземного мира...
Но сегодня и златолицые были не такими, как прежде.
Во-первых, они, собственно, и не были златолицыми. Один из
них торопливо пытался надеть на себя золоченую маску, чтобы скрыть толстое,
бледное, как сырая картофелина, лицо, изу??одованное гноящимися нарывами, и
веревочные завязки, на которых держалась красная борода из ярко окрашенного
конского волоса. Второй златолицый уже надел маску, но напялил он ее криво,
поэтому плохо видел и все время спотыкался. Да они оба шли неуверенной,
покачивающейся походкой пьяных.
Великий жрец обернулся к своим прислужникам, увидел их и
испустил стон, в котором перемешались ненависть, разочарование и бессильная
злоба.
Златолицый, который никак не мог надеть маску, выронил ее из
непослушных рук, она с сухим картонным звуком покатилась по полу пещеры и
остановилась перед толпой посвященных. Один из молодых айсоров поднял ее. Маска
была сделана из папье-маше, как те маски, которые под Новый год напяливают
артисты на детских елках, и выкрашена дешевой бронзовой краской.
Златолицый, пьяно пошатываясь, двинулся к толпе посвященных,
протягивая руку за своей маской и издавая нечленораздельные мычащие звуки,
какие часто издают глухонемые.
В толпе айсоров кто-то коротко и нервно засмеялся, к этому
смеху присоединились еще несколько голосов, и через минуту все святилище
наполнилось оглушительным хохотом, отдававшимся от сводов пещеры и заставлявшим
колебаться дымное пламя факелов.
Попятившись перед хохочущей толпой своих недавних верных
почитателей, великий жрец, сразу утративший свое былое величие, былую
значительность, даже, кажется, ставший меньше ростом, схватил с алтаря золотую ассирийскую
статуэтку, спрятал ее в складках своей длинной одежды и бросился в темный угол
пещеры, скрывшись за красным занавесом, откуда незадолго перед тем появились
его златолицые подручные.
Тотчас из толпы хохочущих айсоров выскочил Шоша и рванулся
следом за жрецом.
— Стой, собака! — кричал он на бегу. — Ты мне
ответишь за все!
Надежда с тетей Васей находились в это время в запертой
снаружи комнате, каких много было в этом необозримом подвальном помещении.
Изнутри Надежда для верности заклинила ручку двери ножкой от сломанного стула.
Пока стирали запись львиного рыка, пока записывали на то же место речь тети
Васи, время пролетело незаметно, и Шоша спохватился, что скоро набегут в подвал
люди. Нашли маленькую комнатку в самом дальнем конце коридора, запихнули туда
двух женщин и ушли, чтобы смешаться с другими поклонниками богини.