– А вот еще: мне говорили, что у вас в имении гостил
некий Махарадзе из Батума, так вот он как будто может что-то знать…
Княгиню будто подменили. Она окончательно проснулась,
вытаращила на Бориса круглые, выпуклые, как у попугая, глаза и поджала губы.
Лицо ее стало так подозрительно-недовольно, будто она по нечаянности проглотила
лягушку и еще не разобралась в своих чувствах по этому поводу.
– Какой еще Махарадзе? Не знаю такого! – И тут же
она позвонила в колокольчик и протрубила мгновенно возникшей девушке: – Покажи
гостю его комнату! Ту, красную, в дальнем крыле!
К этому времени уже изрядно стемнело. Хотя в доме было
электричество, длинные извилистые коридоры не освещались, и девушка вела по ним
Бориса со свечой в руке. Неровное пламя свечи вызывало к жизни странные живые
тени, создавало ощущение тайны и неясного страха.
Девушка вдруг обернулась к Борису, прикрывая свечу рукой. Ее
некрасивое блеклое лицо от слабого колеблющегося освещения стало совсем
уродливым и каким-то зловещим.
– Зря вы, барин, здесь ночевать остались, – еле
слышно проговорила девушка, – нехороший здесь дом. Особенно в том крыле,
где вас поселили, – там и вовсе не хорошо…
– Что ты, милая, выдумываешь! – усмехнулся Борис,
стараясь напускной веселостью развеять мрачное настроение дома. – Что же
здесь такого нехорошего?
Горничная расслышала легкую насмешку в его голосе и обиженно
произнесла:
– Вот вы, барин, насмехаетесь, а как Егор Егорыч-то
старого барина увидел, так еле его в чувства привели! Сперва водой брызгали, а
потом уж, как очувствовался, чаю чуть не целый самовар выпил, тогда только
успокоился!
– Кто это – Егор Егорыч?
Девушка посмотрела на него как на дикого: как можно не знать
таких общеизвестных вещей!
– Егор Егорыч – дворецкий! Вы же его видели.
Борис представил себе внушительного важного дворецкого,
лежащего на полу без чувств, и восхитился.
– Кого, говоришь, он увидел?
– Да старого барина же! Идет по коридору, как на
портрете!
– А что же барина самого в живых нет?
Девушка снова поразилась неосведомленности Бориса:
– Да что вы! Его уж лет пятнадцать как похоронили.
Здесь же, в имении, возле часовни, – знаете, часовня на краю парка, на
утесе? Возле этой часовни похоронили и памятник поставили… Около часовни этой
ночью никто не пройдет, ни за какие коврижки!
– А что, там тоже нехорошо? – догадался Борис.
Девушка подозрительно на него покосилась – опять, что ли,
насмехается, – но, не заметив усмешки, ответила:
– Еще как нехорошо! Там иногда и старого барина видят,
и женщину белую… Там совсем плохое место! Егор Егорыч говорил, что оттуда
барышня молодая бросилась, от любви… прямо из окна – и в море! Часовня же на
утесе стоит, прямо над морем…
Борису надоели местные ужасы, и он решил направить
словоохотливость прислуги в более интересное русло:
– А ты не видела ли, красавица, с месяц назад, когда
барыня из Батума вернулась, с ней вместе гость приехал на коляске – с усиками,
в черкеске…
Девушка оглянулась, будто проверила, не подслушивает ли ее
кто, и почти шепотом ответила:
– Барыня не велит никому про ее гостей рассказывать,
сердится очень! А только я вам точно скажу, что гость этот был нехорош!
– Что ж он, призрак, что ли, был?
– Да полно вам, барин, насмехаться-то! Какой же он
призрак? Разве призраки-то на колясках ездят да арбузы едят?
– Так чем же он был нехорош? – настойчиво
расспрашивал Борис, потому что только сейчас разговор становился интересным.
– А тем и нехорош, что к часовне ходил…
– К той, где белая женщина? – Борис почувствовал
разочарование – скорее всего девчонка врет, чтобы поболтать с ним подольше.
– К той самой! – с торжествующим видом произнесла
горничная, думая, что теперь уж скептику-барину крыть нечем.
– Так, может, у него с этой белой женщиной свидание
было уговорено?
– Да полно вам! – Девушка с досадой махнула рукой,
чуть не погасив свечу. – Экий вы насмешник!
– Когда же он к часовне ходил?
– Да вот как приехал, так вечерком и пошел. Я в окошко
выглянула – смотрю, идет по парку, и прямо к часовне – видно, дорогу знает…
– И долго он у вас гостил?
– Нисколько и не побыл. Утром к мечети пошел, а уж
оттуда не вернулся. А барыня не велели никому про гостей рассказывать… ой,
батюшки, а я-то разболталась!
– Ты не бойся, красавица! – успокоил девушку
Борис. – Барыня не узнает. А только ты мне еще скажи. Что за мечеть такая?
– Что за мечеть? Известно какая – татарская. Татары в
ней Аллаху своему молятся…
– Это я знаю. Где же мечеть та, куда гость ваш ушел?
– Недалеко. От ворот версту пройти – там мечеть и
будет. А вот и комната ваша. – Девушка отворила скрипучую дверь и провела
Бориса в комнату, вид которой при слабом таинственном отблеске свечи мог
действительно вызвать мысли о привидениях и вампирах.
Узкое окно, разделенное на мелкие клетки свинцовым
переплетом сложного и фантастического рисунка, неохотно пропускало лунный свет
и отбрасывало на стены и пол причудливые блики. Частично окно это было завешано
темными тяжелыми шторами, и такие же темные драпировки украшали частью стены
комнаты и необычно широкую кровать с деревянной резной спинкой.
Горничная поспешно дернула широкую шелковую ленту возле
двери, и комнату залил электрический свет. Все готические страхи моментально
рассеялись. Действительно, комната была красной – темно-красные портьеры, такие
же шторы на окнах, бордовые штофные обои стен. Вид у комнаты был достаточно
нежилой, но это Бориса не огорчило. Постель была свежей, и он изрядно устал,
так что, едва девушка закрыла за собой дверь, лег и заснул как убитый.
Глава 10
Борису снилась ранняя весна. Он подъезжал на крестьянской
телеге к старинному имению своей тетки. Неужели Вари нет уже здесь?
– Вот, барин, вот они – Горенки! – повернулся к
нему заросший до самых глаз возница, – дальше уж ты сам иди, мне
несподручно.
Борис спрыгнул с телеги, крестьянин хлестнул свою клячу
вожжами и поехал своим путем.
Борис вспоминал эти места. В детстве они жили здесь с
сестрой два или три лета. Вот огромный дуб, посаженный после Полтавского
сражения… возле него нужно свернуть направо, и скоро будет виден господский
дом.
И дом показался. От него еще кое-что осталось – стены были
целы, и крыша тоже. Окна выбиты все до одного, да и рамы выломаны. Двери
разрублены на куски – видно, для крестьянских хат они слишком велики, а на
дрова неудобны.