— Могли бы уж и привыкнуть к перезвону, — сказала Вирджиния. — Как он им не надоел?
— Никогда не встречал голубя, которому бы что-то надоело. А ты?
— Ты меня озадачил. Кажется, я тоже не встречала.
Он взял ее под руку, подвел к входу в ресторан и растворил дверь. Притушенный свет, запах свежего кофе, чеснока и вкусной еды. Официант-распорядитель сразу устремился к ним.
— Добрый вечер, мистер Эрд. Здравствуйте, мадам.
— Добрый вечер, Луиджи.
— Столик вас ждет.
Тот самый столик, который просил зарезервировать Эдмунд: в углу, у окна. Накрахмаленная розовая камчатная скатерть, такие же салфетки, роза в изящной вазочке. Пленительный интим. Вражде тут не место.
— Отлично, Луиджи. Спасибо. А как насчет «Моэ шандон»?
— Я уже положил бутылку на лед, мистер Эрд.
Они пили охлажденное шампанское. Вирджиния подробно рассказала о своей жизни в Лондоне, о выставках, которые она посетила, о концерте в Уигмор-Холл.
Кушанья они выбрали каждый по своему вкусу. Воздержались от равиоли и тальятелли,
[9]
заказав вместо этого утиный паштет и семгу.
— И зачем только я привел тебя в итальянский ресторанчик? Семгу ты прекрасно можешь есть и у себя дома.
— Затем, что в мире нет ничего вкуснее семги, а в Лондоне каких только иностранных кушаний я не отведала.
— Я не спрашиваю, с кем ты их отведывала, — сказал Эдмунд.
— И я ни о чем тебя не спрашиваю. — Вирджиния улыбнулась в ответ.
Еда была превосходной, и они с удовольствием поглощали ее. Закончили свежей малиной со сливками и хорошо выдержанным сыром бри. Вирджиния рассказала Эдмунду о выставке в Берлингтон-Хаус, о планах Фелисити Кроув купить деревенский коттедж в Дорсете и довольно сумбурно изложила сюжет «Призрака Оперы». Эдмунд сюжет знал, однако был весь внимание, наслаждаясь ее присутствием, звуком ее голоса, тем, что она хочет поделиться с ним своими впечатлениями.
Наконец принесли ароматный черный кофе, дымящийся в маленьких чашечках, и вазочку с шоколадками с мятной начинкой.
Тем временем большинство столиков освободилось, посетители отправились по домам. Остались только они да еще одна пара. Те пили коньяк, мужчина попыхивал сигарой.
«Моэ шандон» они допили и перевернули бутылку в ведерке донышком вверх.
— Может, выпьешь коньяку? — спросил Эдмунд.
— Не хочу больше ничего. Ни единой капельки, ни единой крошки.
— Я бы рюмочку выпил, но я за рулем.
— За руль могу сесть я.
Эдмунд покачал головой.
— Обойдусь без коньяка, — он откинулся на спинку стула. — Ты мне столько всего рассказала, но я ничего не услышал об Алексе.
— А это я оставила на закуску.
— Что-то хорошее?
— По-моему, хорошее. Не знаю, как покажется тебе.
— Пока не расскажешь, ничего не могу сказать.
— Ты не отнесешься к этому, как старомодный викторианец?
— Кажется, я никогда им не был.
— У Алексы появился мужчина. Он переехал к ней. Живет в ее доме на Овингтон-стрит.
Эдмунд заговорил не сразу. Потом спокойно спросил:
— Когда это случилось?
— В июне. Она не сообщала нам, потому что боялась нас огорчить, боялась, что мы станем препятствовать.
— То есть думала, что он нам не понравится?
— Нет, мне кажется, она считает, что он тебе очень понравится, но только не уверена, как ты вообще все это воспримешь. И вот поручила мне сообщить тебе.
— Ты его видела?
— Да, хотя, можно сказать, мимолетно. У меня не было времени. Выпили по бокалу хереса.
— Тебе он понравился?
— Очень. Красивый и обаятельный. Зовут его Ноэль Килинг.
Эдмунд допил кофе, сделал знак Луиджи и попросил еще одну чашку. Вперив в нее взгляд, он стал помешивать ложечкой; его красивое лицо было бесстрастно.
— О чем ты думаешь? — спросила Вирджиния.
Он поднял на нее глаза и улыбнулся.
— Я боялся, этого никогда не случится.
— Но ты доволен, что случилось?
— Доволен, что Алекса нашла человека, который питает к ней настолько сильное чувство, что хочет проводить с ней как можно больше времени. Конечно, было бы куда лучше для всех, если бы их отношения развивались иным, менее драматичным путем, но, боюсь, в наши дни такое испытание чувств неизбежно. Вряд ли стоит принимать поспешные решения.
Он отхлебнул глоток кофе и поставил чашку обратно на стол.
— Только одно меня смущает: она ведь на редкость наивная и простодушная девочка.
— Она уже не девочка, Эдмунд.
— Мне трудно представить Алексу взрослой.
— Но придется.
— Я понимаю.
— Она никак не могла прийти к решению, сказать тебе или нет. Попросила меня сказать, но я знаю, она хотела как можно дольше хранить свою тайну.
— И что же я должен теперь, по-твоему, делать?
— Ничего. Алекса намеревается привезти Ноэля в Балнед в сентябре, на бал к Стейнтонам. Мы встретим его просто как гостя… ну, как если бы он был другом ее детства или однокашником. Будем вести себя непринужденно. Так будет лучше всего. А что дальше — решать им самим.
— Это твоя идея или так решила Алекса?
— Моя, — не без гордости призналась Вирджиния.
— Умница.
— Я и еще кое о чем сказала ей, Эдмунд. Например, о том, что последние недели мы с тобой были не самыми лучшими друзьями.
— Должно быть, это грянуло как гром среди ясного неба.
Вирджиния не сводила с него своих искрящихся синих глаз.
— Хочу тебе сказать, Эдмунд, я не передумала. Я не хочу, чтобы Генри ехал в интернат, он еще слишком мал, и мы делаем страшную ошибку, но я знаю, в каком он сейчас состоянии, как его огорчает наша размолвка, и потому решила: хватит нам думать только о себе, надо подумать и о наших детях. О Генри и об Алексе. Алекса сказала: если мы с тобой будем волками смотреть друг на друга, они с Ноэлем не приедут в Балнед, она не вынесет такой атмосферы в доме.
Вирджиния смолкла, ожидая его реакции, но Эдмунд молчал, и она продолжила:
— Я много обо всем этом думала. Пыталась представить, как приезжаю в Лиспорт, а бабушка с дедушкой не разговаривают друг с другом, и не могла представить. Для меня это было бы ужасно. И так же ужасно будут чувствовать себя Генри и Алекса. Я не сдаюсь, Эдмунд, что касается интерната ты никогда не найдешь во мне единомышленницу. Но если чего-то нельзя исправить, надо к этому притерпеться. К тому же я тосковала по тебе. Я не люблю быть одна. В Лондоне мне все время хотелось, чтобы ты был рядом, — Вирджиния поставила локти на стол и подперла подбородок ладонями. — Знаешь, что я тебе скажу? Я люблю тебя.