— Значит, вот где вы служили.
— Да. В самом пекле. Края там совсем не похожи на наши. Крохотные ярко-зеленые лоскутки полей, извилистые деревенские дороги, пруды, речки. Население редкое. Маленькие хозяйства, подслеповатые, грязные домишки, вокруг — брошенная сельскохозяйственная техника, ржавеют остовы автомобилей, тракторов. Но все так мирно, идиллично. Иной раз даже трудно поверить, какие вещи творятся среди этой тишины.
— Да, ужасно.
— Да нет, ничего. Нормально. Мы там были все вместе. А быть со своим полком — это вроде как в родной семье. Есть что-то общее. Можно почти любые тяготы одолеть, если тебя окружает твоя семья.
Арчи опять замолчал. Долго опираться на гранитный выступ было больно, и он немного переменил положение, освободив ногу. Молодая собака сразу забеспокоилась, ткнулась ему в колено. Арчи ласково потрепал ее по голове.
— У вашего батальона была отдельная казарма?
— Да, если можно назвать казармой реквизированную фабрику готового платья. Там все было оборудовано кое-как, на живую нитку. Мы жили за колючей проволокой и мешками с песком, под прикрытием щитов из гофрированного железа, мало двигались, почти не видели дневного света. Работали на одном этаже, есть спускались вниз, спать уходили наверх. Не ахти какая роскошь. При мне состоял ординарец, он же личный охранник, шагу в одиночку не давал ступить. И даже в штатском мы никогда не выходили без оружия.
Жили как в осаде. На нас нападений не было, но опасность наткнуться на засаду, попасть под обстрел существовала все время, и мы находились в постоянной готовности к различным подвохам. Например, захватывают бронированный автомобиль, начиняют взрывчаткой, отпускают, дают горемыке-водителю въехать в ворота и поставить машину, а потом взрывают дистанционным детонатором. Было несколько таких случаев, наши даже придумали средство защиты. Делают во дворе бетонированную яму с крутым пандусом. Туда надо завести машину, выскочить и со всех ног бежать прочь, вопя что есть мочи «Ложись!», прежде чем взорвется. Разрушения все равно немалые, но хоть жизни пока удавалось спасти.
— Это с вами и произошло?
— Нет, со мной не это произошло. Но мне снятся кошмары про эти противовзрывные ямы. Странно, да? Ну да разве разберешься, как работает наше подсознание?
Конрад уже перестал стесняться своего любопытства.
— Так что же все-таки было?
Арчи обнял за шею молодую собаку, и та улеглась на землю, положив морду хозяину на колено.
— Это случилось в самом начале июня. Солнце светит, все в цвету. Но вот инцидент у границы на перекрестке шоссе вблизи городка Киди. Мина, заложенная под дорожным полотном в дренажной трубе. По шоссе двигался пограничный патруль: два броневика, мы зовем их «свиньи», в каждой «свинье» по четыре человека. Мину взорвали с помощью дистанционного детонатора с той стороны, из-за границы. Одну «свинью» разнесло в клочья вместе с экипажем. Другая сильно повреждена, двое убитых и двое тяжело раненых. Один раненый — сержант, командир группы, он радировал нам в штаб. Когда поступила радиограмма, я как раз находился в оперативном помещении. В таких случаях мы, из соображений безопасности, с именами в эфир не выходим, но у каждого в батальоне есть свой номер, идентификационный шифр. Сержант называет номера, а я сразу вижу, кто убит, кто пока еще жив. Это все были мои ребята.
— Ваши ребята?
— Как я сказал, я был командиром штабной роты, а не стрелковой. У меня в подчинении находились связисты, хозяйственники, казна и волынки с барабанами.
— Волынки с барабанами?! — не веря своим ушам, переспросил Конрад. — То есть у вас там был военный оркестр?
— Конечно. Оркестр волынок и барабанов — важная принадлежность каждого шотландского полка. Они играют утреннюю и вечернюю зорю, играют при спуске флага по торжественным случаям и на танцевальных вечерах во время передышек, и на балах в честь гостей, которые приезжают к офицерам и сержантам. И на похоронах исполняют погребальную музыку — «Цветы лесные», самую печальную мелодию на свете. Но помимо того, каждый волынщик и барабанщик является строевым солдатом, обученным пулеметчиком. И вот восемь этих ребят и подорвались. Я знал их всех. Один там был парень по имени Нийл Мак-Дональд, двадцати двух лет, сын старшего егеря в Арднаморе — это в дальнем конце нашей долины, за Туллочардом. В первый раз я услышал, как он играет на волынке, на Страткройских играх. Ему тогда было лет пятнадцать, все призы достались ему, и я ему сказал, чтобы, когда вырастет, шел к нам в полк. И вот я слушаю, как поступают по рации их номера, и узнаю, что он убит.
Конрад не нашелся, что сказать, поэтому промолчал. Возникла грустная пауза. Потом Арчи продолжил рассказ:
— На такие экстренные случаи всегда имеется авиационный отряд быстрого реагирования в полной боевой готовности, две бригады людей.
— Бригады?
— По-вашему — отделения. И вертолет «Рысь», готовый подняться в воздух по первому знаку. В тот день я приказал сержанту выйти из вертолета и сам полетел с ними. На борту нас было восемь человек: пилот, его помощник, пятеро парней из нашего батальона и я. Долетели минут за десять. Сделали круг, чтобы сверху поточнее оценить положение. Взрыв, полностью уничтоживший переднюю «свинью», оставил на шоссе воронку величиной с хороший кратер, и в ней вверх тормашками — вторая «свинья». А вокруг, во все стороны, — обломки металла, солдатские котелки, клочья маскировочной сетки, тела, одежда, горящие покрышки. Густой дым, тлеющий огонь, воняет паленой резиной, краской, бензином. И нигде ни малейших признаков жизни. Никого и ничего.
Конрад удивленно и недоверчиво переспросил:
— То есть никто из местных жителей, фермеров или крестьян не прибежал на взрыв?
С его представлениями это никак не вязалось.
— Никто. В тех местах люди норовят держаться подальше, когда что-либо подобное случается, а то, не успеешь оглянуться, пристрелят или изувечат. Так что там не было никого, только дым и кровавое месиво. В одном месте на обочине виднелась вроде как площадка для стоянки машин. Вертолет на нее сел, и мы выпрыгнули на траву. Нашей задачей было обнести вешками место катастрофы и вытащить раненых, пока вертолет слетает на базу за военврачом и санитарами. Но только вертолет успел оторваться от земли, как нас накрыл ураганный пулеметный огонь с той стороны, из-за границы. Они, оказывается, за нами оттуда наблюдали и выжидали удобный момент. Трое моих парней были убиты на месте, четвертого ранило в грудь. А мне попало в ногу, изорвало ее в клочья. Когда вертолет вернулся с военврачом, погрузили меня и тяжело раненых и отвезли прямо в госпиталь в Белфаст. Сержант не долетел, умер по дороге. В госпитале мне отняли ногу выше колена, я провалялся там несколько недель, а потом меня перевезли в Англию и долго еще приводили в человеческий вид. В конце концов я вышел в отставку в чине подполковника и вернулся домой.
Конрад попытался подвести итог потерям, но сбился со счета.