Пока миссис Эбни ставила чайник, доставала чашки с блюдцами, Габриэла выдвинула стул и села за стол. Огляделась. Те же знакомые фотографии, календарь с изображением колокольчиков в лесу, заключенный в рамку, фарфоровые собачки на обоих концах каминной полки.
— А где Дикки? — спросила Габриэла.
— О, мой маленький Дикки умер. С год назад. Племянник хотел подарить мне волнистого попугайчика, но я не решилась. — Старушка заварила чай. — Что-нибудь сделать поесть?
— Нет, просто чаю выпью.
— Просто чаю? Когда ты последний раз ела?
Габриэла не помнила.
— Какое-то время назад.
— У меня есть хлеб со сливочным маслом.
— Я не голодна, спасибо.
Миссис Эбни села напротив, налила чай. Сказала:
— Ну, выкладывай все свои новости. И про маму. Как она? У нее все хорошо? Замечательно. Господи, кажется, ты так давно уехала… Лет шесть прошло, наверно. Сколько тебе теперь? Девятнадцать? Да, так и думала, что тебе, должно быть, исполнилось девятнадцать. Ты не сильно изменилась. Я сразу тебя узнала. Только волосы короткие. И в блондинку перекрасилась.
— Нет, я не красилась. Они сами по себе обесцветились — от вест-индского солнца и хлорированной воды в бассейне.
— На мальчишку ты похожа. Вот что я подумала, когда увидела тебя в дверях. Потому так и испугалась. Сейчас столько хулиганья развелось… А я должна присматривать за домом в отсутствии твоего отца.
Габриэла отхлебнула из чашки. Чай был темный, крепкий, ароматный, какой всегда пила миссис Эбни.
— А жена отца… Она тоже поехала с ним в Нью-Йорк?
— Нет, я же сказала: он улетел с Боулдерстоунами. Нет, нынешняя миссис Хаверсток уехала в Корнуолл. Уже довольно давно. — Миссис Эбни понизила голос до доверительного шепота. — Ей делали операцию. По женской части, знаешь.
— Бедняжка.
— В общем, — продолжала миссис Эбни своим нормальным тоном, — доктор запретил ей ехать в Шотландию, и она отправилась в Корнуолл. — Старушка глотнула чаю и опустила чашку на блюдце. — Чтобы поправить здоровье.
— Вы знаете, где она?
— Нет, где — не знаю. Мистер Хаверсток не оставил мне адрес. У кого-то из его родственников гостит в Корнуолле.
— В Девоне и Корнуолле десятки Хаверстоков. Она может быть у кого угодно.
— Мне жаль, но я не знаю, где она… Разве что… Вчера вечером пришло какое-то письмо. Кажется, из Корнуолла. — Миссис Эбни поднялась из-за стола, прошла к буфету и выдвинула ящик. — Секретарша твоего отца каждое утро заезжает сюда и забирает всю почту, потом разбирает ее на работе. Сегодня ее еще не было, а, кроме этого письма, мне нечего ей дать.
Старушка вручила конверт Габриэле. Обыкновенный коричневый конверт. Фамилия отца и адрес напечатаны, похоже, как будто резиновыми штампами. Штемпель почтового отделения Труро (Корнуолл); в противоположном углу фломастером написано от руки и дважды подчеркнуто слово «Срочно».
— Какое странное письмо.
— Возможно, от миссис Хаверсток. От нынешней миссис Хаверсток, то есть, — тактично добавила старушка.
— А можно его вскрыть? — Она глянула на миссис Эбни. — Как вы думаете?
— Ну, не знаю, дорогая. Тебе решать. Ты хочешь найти миссис Хаверсток, а адрес наверняка в письме. Почему бы и не вскрыть? Хотя должна признать, адрес на конверте написан весьма странным способом. Наверно, на это ушло несколько часов.
Габриэла положила конверт, потом снова его взяла. Сказала:
— Мне, правда, нужно выяснить, где она, миссис Эбни. Если отца нет, я должна встретиться с ней.
— Тогда вскрывай, — заявила миссис Эбни. — В конце концов «Срочно» — это «Не лично в руки».
Габриэла просунула большой палец под клапан конверта, отклеила его, вытащила и развернула листок бледно-розовой писчей бумаги. Линованной бумаги с изображением феи размером с марку в верхней части листа. В глаза бросились слова из неровно наклеенных черных букв — злые слова, будто заголовок газетной статьи, оповещающий о катастрофе.
ДА БуДеТ ТебЕ иЗвЕСтно
ЧТо ТВоЯ жеНа в ТреМЕнхИрЕ
ЗАвеЛа инТРиЖКу с ИвЭНом ЭШбИ
ДОБРОжелаТЕль
У нее гулко забилось сердце. Она почувствовала, как кровь отлила от ее лица.
— Что-нибудь узнала? — спросила миссис Эбни, вытягивая шею, чтобы заглянуть в письмо.
Габриэла быстро свернула розовый листок и убрала его в конверт, подальше от глаз миссис Эбни.
— Нет. Да. Это не от нее. Записка от другого человека. А она сейчас в Тременхире.
— Ну вот, видишь, как удачно! — Старушка прищурилась. — Тебе плохо? Ты побледнела как смерть.
— Нет, все нормально, просто устала. — Габриэла сунула ужасный конверт в карман джинсов. — Давно не спала. Если не возражаете, я, пожалуй, пойду прилягу.
— Конечно. Белье не застелено, но все постельные принадлежности просушены. Забирайся под одеяла. Поспи немного.
— Да. Вы очень добры, миссис Эбни. Простите, что я вот так внезапно свалилась на вас.
— Я рада, что ты приехала. Теперь хоть есть с кем пообщаться, а то я все одна да одна. Вот уж отец обрадуется, когда узнает, что ты вернулась.
Габриэла по лестнице поднялась в гостиную, сняла трубку телефона, набрала номер. Ей ответил мужской голос:
— Справочная.
— Подскажите, пожалуйста, один телефон в Корнуолле. Зарегистрирован на фамилию Хаверсток. Инициалов не знаю. Адрес — Тременхир.
— Минуточку.
Она стала ждать. Оператор, неунывающий человек, пел, пока искал номер: «Если тучи в небе, не вздыхай, не плачь».
В гостиной мало что изменилось за время ее отсутствия. Те же шторы, те же чехлы на стульях. Те же диванные подушки, что когда-то выбрала ее мать. Несколько новых украшений, одна-две новых картины…
— Тременхир. Ага, вот. Пенварлоу два-три-восемь.
Габриэла, державшая наготове карандаш, записала номер.
— И это мистер…
— Нет, не мистер. Адмирал. Адмирал Д. Д. Хаверсток.
— Пенварлоу, — произнесла она и добавила беспомощно: — О боже.
— Что-то не так?
— Я поеду туда на поезде. Только не знаю, на какой станции сходить.
— А я вам скажу.
И сказал.
— Откуда вы знаете?
— Мы с женой прошлым летом ездили туда в отпуск.
— Потрясающе.
— Не то слово, — весело отозвался он. — Все время лил дождь.
Габриэла покинула гостиную, взяла свои вещи и потащилась вверх по лестнице. На первой лестничной площадке бросила на пол свой рюкзак и прошла в гардеробную отца. Там пахло, как всегда, лавровишневой водой. Она открыла шкаф, потрогала его одежду, прижала к щеке рукав его твидового пиджака. Ее взгляд упал на зачехленную удочку, стоявшую в углу. На откинутой крышке секретера лежали в упорядоченном беспорядке какие-то бумаги, корешки чековых книжек, неоплаченные счета. На комоде стояли ее фотография столетней давности и ужасный рисунок, что она однажды нарисовала для него. А еще фотография… Лоры? Не студийный портрет, а увеличенный снимок, на котором смеющаяся Лора была запечатлена в неформальной обстановке. Густые темные волосы, темные глаза, обаятельная улыбка. Вид у нее был очень счастливый.