— Но она жива, вот что действительно имеет значение. И еще будет такой, как прежде. — Джудит призадумалась. В конце концов тетя Лавиния ведь очень, очень стара. — По крайней мере, наберется сил. — Тут ей в голову пришла новая мысль. — Ой, Боже, я же не приготовила ей никакого подарка! Надо было купить цветов или шоколадных конфет.
— Она завалена и тем, и другим. А также виноградом, флаконами с одеколоном и мылом «Шанель». Наша семья далеко не единственная из тех, кто любит ее и заботится о ней, со всех концов страны съезжались ее друзья, чтобы засвидетельствовать свое почтение и поздравить ее с выздоровлением.
— Наверно, это чудесно — дожить до таких лет и все еще иметь столько друзей. Старость в одиночестве — это, должно быть, так ужасно.
— Старость в одиночестве и нищете еще хуже.
Это замечание было настолько непохоже на Эдварда, что Джудит нахмурилась.
— Откуда тебе знать?
— Старики, живущие в имении… Папчик часто брал меня с собой, когда ездил навещать их. Нет, не в каких-то благотворительных целях — просто потолковать и убедиться, что с ними все в порядке. Но так редко когда бывало.
— И что вы делали?
— Мы немного могли сделать. Как правило, они ни в какую не желали сдвинуться с места. Отказывались покинуть свои дома и уехать жить с сыновьями или дочерьми. Любого рода помощь они воспринимали, как клеймо позора, и хотели только одного — умереть в своих собственных постелях.
— Их легко понять.
— Да, но не легко с этим смириться. Особенно когда занимаемое ими жилье нужно освободить для нового молодого пахаря или лесника.
— Но вы же не могли взять и вышвырнуть их на улицу?
— Ты как будто цитируешь какой-то викторианский роман. Нет, конечно, мы не выселяли их. Наоборот, заботились и присматривали за ними до тех пор, пока они не уходили из жизни.
— А где жили молодые пахари? Эдвард пожал плечами:
— У своих родителей или во времянках, по-разному… Проблема была в том, чтобы угодить и тем, и другим, никого не обидеть.
Джудит подумала о Филлис и рассказала Эдварду о ее тяжелой жизни,
— Очень приятно было повидаться с ней, но вместе с тем и страшно, потому что она живет в таком унылом месте и в таком убогом домишке, А если Сирил поступит на военную службу и уйдет в море, ей придется съезжать, так как дом принадлежит горнопромышленной компании.
— Фактор «временного жилья»…
— Это так несправедливо!
— Однако если ты хочешь, чтобы человек на тебя работал, ты должна предоставить ему жилье.
— Разве у каждого человека не должно быть собственного дома?
— Только на острове Утопия, которого, увы, не существует.
Джудит умолкла. Они уже выехали на шоссе, сбегающее с холма к деревне Роузмаллион. Деревья отбрасывали на гудрон темные крапчатые тени, и деревня, пристроившаяся у прозрачной речки с желтыми от цветущего курослепа берегами, дремала на солнцепеке. В голове все еще вертелись мысли о Филлис, потом Джудит подумала: как все-таки странно, что она говорит о ней с Эдвардом, человеком, которого любит больше всех на свете и которого не видела с того самого вечера, когда Билли Фосетт был с позором отправлен в порткеррисскую придорожную канаву. Но она не только удивлялась, но и радовалась — значит, кроме любви, у них есть и другие, более глубокие темы для разговора. И говорить с ним об этих вещах было легко и естественно, ведь она так давно его знала, он был частью ее жизни задолго до того, как стал для нее всем.
Она вернулась к разговору о Филлис:
— Как ты думаешь, это когда-нибудь станет реальностью? Я говорю об Утопии. Настанет ли когда-нибудь справедливость для всех?
— Нет.
— А равенство?
— Такой вещи, как равенство, не существует… И с чего это мы с тобой погрузились в такие серьезные вопросы? Давай говорить о чем-нибудь исключительно веселом, тогда мы придем в Дауэр-Хаус с сияющими лицами, и все, включая Изобель и сиделку, будут счастливы нас видеть.
Так оно и вышло. Изобель открыла им дверь как раз в тот момент, когда сиделка спускалась по лестнице, неся от тети Лавинии поднос с остатками обеда. Несмотря на теплый день, сестра милосердия была в полном облачении: крахмальный передник, белый монашеский платок на голове, плотные черные чулки. Ее внушительная фигура производила грозное впечатление, и Джудит порадовалась, что не сама она лежит наверху в постели, находясь под присмотром этого воплощенного милосердия — от одной только мысли об этом бросало в дрожь. Впрочем, тетя Лавиния в жизни ни перед кем не робела, даже перед такой гарпией.
Звали эту особу сестра Велланоуат. Знакомя сестру с Джудит, Эдвард насилу выговорил ее имя, Джудит, пожимая сиделке руку, еле удержалась от неприличного хохота. Когда они с Эдвардом оказались наверху, вне пределов слышимости, она хлопнула его кулаком по плечу.
— Почему ты не сказал мне, что ее так зовут?! — прошептала она свирепо.
— Хотел преподнести тебе приятный сюрприз.
— Ее не могут звать Ве-лла-но-у-ат!
— Но именно так ее зовут. — Он и сам сотрясался от смеха.
Спальня тети Лавинии была полна солнца, цветов, сверкающего серебра и хрусталя, фотографий и книг. Она полулежала в постели, обложенная белоснежными кружевными подушками, плечи ее были укутаны тончайшей шерстяной шалью, седые волосы тщательно уложены. Когда гости появились на пороге открытой двери, она сняла очки и радостно раскинула руки.
— Ах, дорогие мои, я так ждала этого! Так волновалась, что насилу могла отобедать… Была сваренная на пару рыба и заварной крем из яиц — а я так хочу баранинки! Идите сюда, поцелуемся. Милая Джудит, как давно я с тобой не виделась…
Она похудела. Вернее сказать, исхудала. Скулы туго обтянулись кожей, глаза ввалились. И все же эти глаза не потеряли своего всегдашнего блеска, а углы губ морщинились, будто не могли перестать улыбаться.
Джудит наклонилась и поцеловала ее.
— Я чувствую себя виноватой, потому что не принесла вам подарка, — сказала она.
— Мне не нужны подарки, мне нужна ты. И Эдвард. Мальчик мой, какой ты милый, что пришел. Я прекрасно знаю, что в такой день вы просто изнываете от желания пойти на пляж и броситься в море.
Эдвард засмеялся:
— Ты ясновидящая, тётя Лавиния. Но не переживай, море подождет. Остальные отправятся на пляж, как только Лавди и Мэри Милливей соберут еду для пикника, а мы с Джудит присоединимся к ним позже.
— В таком случае я не буду чувствовать себя эгоисткой, отнимающей у вас удовольствие. Садитесь, вот удобные стулья, и рассказывайте мне, чем занимались — все-все. Знаете, я всегда думала, что болеть — это такая скука, а оказалось — ничуть! За последнее время я повидала больше людей и старых друзей, чем за многие годы до этого. Попадались, правда, и зануды, которые ахали да охали, будто я вот-вот отдам концы, но большинство доставило мне удовольствие. Я и забыла, что у меня столько друзей…