Дочь регента - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 74

— А господин де Лонэ об этом ничего не знает, — ответил Гастон, — впрочем, я здесь не один такой, здесь все что-нибудь ковыряют: кто пол, кто камин, кто стену. А вы ничего не пытаетесь продырявить?

Ла Жонкьер внимательно взглянул на Гастона, пытаясь понять, не насмехается ли он.

— Я отвечу вам позже. Ну ладно, — продолжал Ла Жонкьер, — поговорим серьезно, господин де Шанле; вас приговорили к смерти?

— Меня?

— Да, вас.

— Меня допрашивали.

— Вот видите!

— Но думаю, что приговор еще не вынесен.

— Еще успеется.

— Дорогой капитан, с первого взгляда этого не скажешь, — заметил Гастон, — но вы, знаете ли, безумно веселый человек.

— Вы находите?

— Да.

— И вас это удивляет?

— Я не знал, что вы столь бесстрашны.

— Так вам жалко расставаться с жизнью?

— Признаюсь, да, потому что для счастья мне нужно только одно — жить.

— И вы стали заговорщиком, имея шанс быть счастливым? Я перестаю вас понимать. Я думал, что заговорщиком становятся только от отчаяния, как женятся, когда нет другого способа поправить дела.

— Когда я примкнул к заговору, я еще не был влюблен.

— А потом?

— Не захотел из него выйти.

— Браво! Вот это я называю твердым характером! Вас пытали?

— Нет, но меня пронесло на волосок.

— Ну, тогда будут.

— Почему?

— Потому что меня пытали, и несправедливо, чтобы к нам отнеслись по-разному. Вот видите, что эти негодяи натворили с моей одеждой?

— А какую пытку к вам применили? — спросил Гастон, вздрагивая при одном воспоминании о том, что произошло между ним и д’Аржансоном.

— Пытку водой. В меня влили полтора бочонка. Желудок у меня раздулся, как бурдюк. Никогда не думал, что человек может вместить столько жидкости и не лопнуть.

— Вы очень страдали? — спросил Гастон с участием, к которому примешивался личный интерес.

— Да, но у меня крепкий организм. Назавтра я уже об этом забыл. Правда, я потом много выпил вина. Если вас будут пытать, выбирайте пытку водой — вода прочищает. Все микстуры, которыми поят больных, — это более или менее прикрытый способ заставить их пить воду. Фагон говорит, что величайшим врачом, о котором он слышал, был доктор Санградо. К несчастью, он существовал только в воображении Сервантеса, а то он творил бы чудеса.

— Вы знакомы с Фагоном?

— Черт возьми! Понаслышке. Впрочем, я читал его работы… И вы собираетесь упорствовать в молчании?

— Безусловно.

— И вы правы. Я бы посоветовал вам, если уж вы так дорожите жизнью, шепнуть несколько слов наедине д’Аржансону, но он болтун и поведает о ваших откровениях всему свету.

— Я буду молчать, сударь, будьте спокойны. Есть вещи, где я не нуждаюсь в поддержке.

— Да уж надеюсь! Мне кажется, что вы в вашей башне роскошествуете, как Сарданапал. А у меня тут только граф де Лаваль, который три раза в день заставляет промывать себе желудок. Такое он придумал развлечение. Боже мой, в тюрьме у людей проявляются такие странности! Впрочем, может быть, этот достойный человек хочет подготовить себя к пытке водой?!

— Но, — прервал его Гастон, — вы, кажется, сказали мне, что меня, несомненно, приговорят к смерти?

— Хотите знать правду?

— Да.

— Д’Аржансон сказал мне, что вы уже приговорены.

Гастон побледнел; каким бы храбрым человек ни был, такая новость всегда производит некоторое впечатление. Ла Жонкьер заметил, как лицо шевалье изменилось, хотя это продолжалось секунду.

— И все же я думаю, — сказал он, — что вам оставят жизнь, если вы сделаете кое-какие признания.

— Почему я должен сделать то, чего вы сами не сделали?

— Разные характеры, разные судьбы. Я уже не молод, я ни в кого не влюблен и не оставляю возлюбленную в слезах.

Гастон вздохнул.

— Вот видите, — продолжал Ла Жонкьер, — мы совершенно разные люди. Разве вы когда-нибудь слышали, чтоб я так вздыхал, как вы сейчас?

— Если я умру, — сказал Гастон, — его светлость позаботится об Элен?

— А если и его арестуют?

— Да, все может быть.

— Тогда что?

— Тогда Бог не оставит ее.

Ла Жонкьер почесал нос.

— Да, вы слишком молоды, — сказал он.

— Объяснитесь.

— Предположим, его светлость не арестуют.

— И что?

— А сколько лет его светлости?

— Лет сорок пять-сорок шесть, как мне кажется.

— Предположите, что его светлость влюбится в Элен, ведь так зовут вашу мужественную возлюбленную?

— Герцог влюбится в Элен? Он, кому я доверил ее? Это было бы подлостью!

— Мир полон подлостей, тем он и движется.

— Я даже не хочу думать об этом.

— А я и не уговариваю вас об этом думать, — сказал Ла Жонкьер с демонической улыбкой, — я вам подкинул эту мысль, а теперь делайте с ней что хотите.

— Тише! — сказал Гастон. — Идут.

— Вы о чем-нибудь просили?

— Я? Нет.

— Тогда, значит, время вашего посещения истекло.

И Ла Жонкьер поспешил снова броситься на свое ложе.

Заскрежетали засовы, отворилась сначала одна дверь, потом другая, и вошел комендант.

— Ну как, сударь, — спросил он у Гастона, — подходит вам ваш собеседник?

— Да, сударь, — ответил Гастон, — тем паче, что я был знаком с капитаном Ла Жонкьером.

— Вы сообщаете мне сведения, — сказал господин де Лонэ, улыбаясь, — которые очень усложняют мою задачу. Но раз уж я вам сделал это предложение, обратно я его не возьму! Я разрешаю вам одно посещение в день в удобное для вас время. Выбирайте. Утром? Вечером?

Не зная, что ответить, Гастон посмотрел на Ла Жонкьера.

— Скажите: в пять часов вечера, — быстро и тихо сказал тот Гастону.

— Вечером, в пять часов, сударь, если вам угодно, — ответил коменданту Гастон.

— Значит, как сегодня.

— Как сегодня.

— Прекрасно, я сделаю как вы хотите, сударь.

Гастон и Ла Жонкьер обменялись многозначительным взглядом, и шевалье препроводили в его камеру.

Было половина седьмого вечера, и, следовательно, было уже совершенно темно. Как только шевалье вернулся к себе, первой его заботой было подбежать к камину.