— Ну бабы! Кто же такую обувь носит! Прямо насмерть
встала. Вы бы себе чего попроще купили, на резиновом ходу, дешево и удобно, ни
в жисть не поскользнетесь. У меня жена хоть и помоложе будет, а давно такие
приобрела…
Николетта разинула было рот, чтобы достойно ответить
обнаглевшему мужику, но тут, как на грех, ожило радио.
— Граждане пассажиры, — понесся над нами
равнодушно-металлический голос, — поезд номер…
— Ой, ой, — завопила маменька, — все, я опоздала!
Идиоты!
— Не волнуйся, — пыхтел носильщик, — только
посадку объявили. Состав за сорок пять минут до отъезда подают, ща мы тебя
выкорчуем.
— Кретины, уроды, — плакала Николетта, —
каким только образом ухитрились меня сюда запихнуть!
— Так я чего, — засопел носильщик, — я совсем
ни при чем, и внук ваш тоже.
— Кто? — перестала биться в рыданиях
Николетта. — Какой внук?
— Вот этот, — мужик ткнул в меня пальцем. —
Мы вместе с ним бежали, вы одна сзади топали!
Я закрыл глаза. Все! Сейчас Николетта покажет нам небо в
алмазах. И точно. Маменька секунду стояла с раскрытым ртом, потом издала вопль
раненого бизона. Около нас мигом собралась толпа.
— Обокрали небось, — говорили одни.
— Не, в магазине обчистили, — предполагали другие.
— Теракт, — настаивали третьи, — эй, кого тут
убили, дайте глянуть!
В конце концов из магазинчика высыпали продавцы.
Разобравшись, в чем дело, они предложили свою помощь, и в конце концов одна из
девочек придумала гениальный выход:
— Пусть она снимет сапоги, а мы скатаем дорожку, унесем
ее в подсобку и там мигом вырежем каблуки.
— Глупости, — отмела это предложение
маменька. — Я что, должна стоять босиком на снегу?
— Вовсе нет, — стрельнула в мою сторону густо
намазанными глазами девица, — я принесу вам обувку.
Мне ее идея показалась конструктивной, и, несмотря на
сопротивление маменьки, мы приступили к ее осуществлению. Сначала Николетте
принесли чудовищного вида кроссовки, размера эдак сорок шестого. Увидев, что ей
предложили временно нацепить на ноги, маменька затрясла головой и категорично
заявила:
— Ни за что! Хоть убейте.
— Вы не волнуйтесь, — принялась уговаривать ее
продавщица, — они чистые, просто страшные.
— Их Мишка только в магазине носил, — ворковала
другая, расстегивая «молнию» на маменькиных сапогах.
— Нет, — капризничала та, — хоть убейте меня,
не надену!
— На поезд опоздаешь, — напомнил я.
— Господи, — взвыла Николетта, — почему ты
постоянно посылаешь мне испытания!
Причитая, она перебралась в кроссовки и, сев на поданный
стул, стала раздавать указания продавщицам:
— А ну поторопитесь, а то ногам холодно. Эти уродские
ботинки совсем не греют.
— Мишке они тоже не нравились, — пробормотала одна
из торгашек, скатывая дорожку, — он их поэтому редко надевал, а после его
смерти никто на них и не польстился.
— Чьей смерти? — подскочила на стуле Николетта.
— Так Мишка помер, — пояснили хором
продавщицы, — сам допился, а ботиночки остались…
Выпалив это, девушки ловко подхватили дорожку и втащили ее в
магазин.
— Это что? — растерянно обвела нас взглядом
маменька. — Я надела обувь мертвеца?
Мы с носильщиком переглянулись. Мужик судорожно закашлялся,
а я, ощущая, как уголки рта начинают разъезжаться в предательской улыбке,
быстро сказал:
— Посиди тут пару минут одна, мы погрузим пока багаж в
купе и за тобой вернемся.
Маменька, ошеломленная происшествием, милостиво кивнула.
Носильщик дотолкал тележку до вагона, снял чемоданы и сумки, получил честно
заслуженную плату и, давясь от хохота, ушел. Я побежал к магазинчику и нашел
там маменьку в состоянии крайней озлобленности. В руках она держала десять
рублей.
— Ты хочешь купить воды? — осторожно спросил я.
— Нет, — гаркнула Николетта, тяжело дыша от
возмущения. — Это мне дали!
— Кто? — изумился я. — Зачем?
— Подошел какой-то урод, — запричитала
маменька, — сначала просто смотрел на меня, потом сунул червонец и велел:
«На, бабушка, купи себе хлебца». Он меня за нищую принял!
Я изо всех сил сжал зубы, чтобы сдержать смех. Не далее как
неделю назад Николетта купила себе за бешеные деньги последний всхлип моды:
джинсовое пальто, подбитое соболем. Я не стану сейчас озвучивать стоимость
вещи. Выглядит пальто устрашающе, так, будто три его предыдущих владельца
скончались от старости, проносив этот шедевр на плечах всю свою жизнь.
Потертая, кое-где рваная джинса, повсюду булавки, пятна, чистый кошмар, но зато
модно и дорого. На вокзале полно провинциалов, естественно, большинство из них
ничего не понимает в гримасах подиума. Добрый дядечка не пожалел десятки,
увидев перед собой пожилую женщину, одетую в рванину и раздолбанные кроссовки.
И назвал Николетту бабушкой!
Слава богу, именно в тот момент, когда маменька набрала
полные легкие воздуха, чтобы втоптать меня в тротуар, появилась девушка с
сапогами. Николетта швырнула ассигнацию в грязь, мгновенно обулась и понеслась
к поезду. Я бежал за ней, тихо радуясь тому, что до отхода состава осталось
девять минут и мне не придется долго сидеть в купе, выслушивая речи взбешенной
маменьки.
Я хотел подсадить Николетту в вагон, но она отпихнула меня,
схватилась руками за поручень, легко вскочила на ажурную железную ступеньку,
повернула ко мне идеально намакияженное лицо и с вызовом поинтересовалась:
— Разве я похожа на старуху?
В желтоватом свете вокзальных фонарей мелкая сеточка морщин,
покрывающая лицо Николетты, была абсолютно незаметна, а фигуру маменька
сохранила девичью, поэтому я с жаром воскликнул:
— Конечно, нет! Тот мужчина небось пьяный был! Принять
молодую женщину за бабушку! Смешно, право слово!
Николетта удовлетворенно улыбнулась, попыталась поднять ногу
и… осталась стоять. Я похолодел, нет, только не это!
— Вы идете? — поторопила проводница. —
Прощайтесь скорей, посадка заканчивается!